– Ты мне, перец, пустого-то не пой, я ж тебя не первый день знаю, – произнес незнакомый голос – тихий и очень низкий. Настолько низкий, что опускался куда-то в неслышимые, но, казалось, ощущаемые кожей даже через дверь частоты. – Ты ж понимаешь, если что, так я тебя на колбасу пущу, потрох ты сучий… Потом будешь себя своим же дерьмом лечить. Только напрасно. Хрен вылечишь! Дрянь-то твоя, сам знаешь, никуда не годится, а главное, потому, что будешь ты это… как его… неоперабельный!

Обладатель низкого голоса зловеще рассмеялся, и я услышал стук: доктор Коц бухнулся-таки на колени.

– А можно… – запинаясь и всхлипывая, заныл Коц, – можно, я перед всеми извинюсь… ну как-то все это исправить можно? Ну можно же? Я готов… Только не убивайте…

Тут его собеседник, должно быть, сделал угрожающий жест, потому что Коц оборвал себя на полуслове и заплакал, высоко, по-бабьи взвизгивая. Я оторопел. Последняя фраза Коца не оставляла сомнений в том, что в его кабинете находится вовсе не представитель конторы с неприятной аббревиатурой, а кто-то куда более опасный. Дело принимало совсем другой оборот. Я в растерянности попытался сообразить, что же мне делать – вмешаться или бежать отсюда, как, похоже, сбежали все остальные – пациенты и работники Центра. С одной стороны, если Коца действительно собрались убивать, я вряд ли могу его спасти, а с другой… оставлять человека, даже такого, как Коц, наедине с убийцей как-то нехорошо…

Пока я размышлял, что предпринять, дверь кабинета неожиданно распахнулась, и я с удивлением обнаружил, что, кроме Коца, с перекошенным лицом сидящего за своим столом, в кабинете находилась только моя новая знакомая – пожилая дама по имени Рита.

– А-а, – как ни в чем не бывало сказала она, – это вы, Павел! Кроме всего прочего, я и о вас успела переговорить с доктором. Он готов вас отпустить прямо сейчас. Да, доктор?

Она повернулась к Коцу, который мелко закивал головой, но мне показалось, что более всего он сейчас хотел бы, чтобы я не оставлял его наедине с Ритой.

– Погодите, – пролепетал он наконец, подтверждая мои подозрения, – погоди, Паша… Пожалуйста…

– Да-а? – Рита вроде бы не сменила тона, но, хотя она обращалась к Коцу, у меня отчего-то сразу заныл левый висок.

– Ну так… – промямлил Коц, – я ведь… Я Паше денег должен, ну за отработанные дни… Я сейчас… только чековую книжку найду и…

– А вы, доктор, ему потом деньги вышлите. Тем более что сумма-то смешная, копейки…

– Да-да, – с готовностью закивал Коц, – я, конечно, понимаю – мало, но и вы поймите: времена тяжелые, а тут… Центр этот… слезы одни, а не доходы…

Тут Рита взмахнула ручкой, и Коц послушно оборвал себя на полуслове, как будто задохнулся.

– Хорошо, – решительно заявила Рита, – сейчас будем разбираться.

Она сделала многозначительную паузу, во время которой Коц попытался набрать в грудь воздуха, но у него ничего не получалось. Коц побледнел, а потом пошел пятнами, заметными даже на его бронзовом загаре.

– Ладно, – смилостивилась Рита, – после разберемся.

И обратилась ко мне:

– Павел, не соблаговолите ли проводить меня немного?

Рита ухватила меня под руку, и я понял, что легкая старческая ручка может быть тяжелой и неумолимо твердой, как чугун. За спиной наконец-то выдохнул Коц. Мне было слышно, как он что-то переложил на столе и, пока мы с Ритой шли по коридору, направляясь к выходу из центра, задышал громко и тяжело, как будто только что пробежал несколько миль.

На улице Рита не ослабила хватки, а уверенно повела меня куда-то в сторону пляжа.

– Вас, конечно, удивляет, что я так легко и быстро закрыла этот ваш Центр, – глядя на меня снизу вверх, заявила она. – Впрочем, знаю-знаю: после того как вас обвинили во всех смертных грехах, вы навсегда зареклись удивляться.