Занятия он ухитрялся проводить и без предварительной подготовки. Прилично выпив, он изрек однажды:

– Дурака мы сваляли, Лёнька. Изменили синим зайцам! Там, понимаешь, хоть тайга и сопки. А тут голый чер-рнозем.

«Чернозем» прозвучало у него как ругательство.

В свой лейтенантский отпуск я тоже сказал Дине, что ошибся, выбрав Прикарпатье. Надо было ехать с Данькой на Дальний восток.

– Вовсе не ошибся, – возразила она. – И близко, и тепло.

Моросил мелкий дождь. Мы сидели, укрывшись моей плащ-накидкой, на скамейке, на спинке которой я вырезал «Не уходи».

– Все равно три года ждать, пока ты институт кончишь, – через паузу произнес я.

– Зато я смогу приезжать к тебе на летние каникулы.

– Приедешь? – обрадовался я.

– Приеду.

Ее родители, все же смирились с тем, что я есть. Даже брали меня на дачу. А куда им деваться? Дочь все равно поступит по-своему. Хорошо хоть, что согласилась отложить замужество до окончания вуза.

Маманя тоже согласилась с моей будущей женитьбой. Только сказала:

– За три года много воды утечет…

За трое суток до конца отпуска мы с Диной оказались в дачной комнате совсем одни. Как она сумела уговорить мать, мне неведомо. Наверно, Дамир помог.

Факт остается фактом, субботним вечером мы втроем прикатили автобусом на дачу. Дождя в тот день не было. За горизонт уползало тусклое солнце.

Дамир затопил печь, хотя термометр в столовой показывал плюс пятнадцать. Каминов на дачах тогда не заводили. Они вошли в моду позже, когда началось расслоение общества на богатых и бедных…

После ужина Дамир попросил меня разбудить его с рассветом и скрылся в своей комнате, чтобы подготовиться к рыбалке. Мы с Диной вышли на крыльцо. На улице уже стемнело. И впервые после дождей на небе появились крохотные звездочки и размытая кособокая луна. Затем вспыхнул фонарь на столбе.

– Идем спать, – сказала Дина.

Свет в ее спаленке мы включать не стали. Сквозь тюлевые занавеси на окнах просачивался отсвет горевшего во дворе фонаря. Разделись до белья и улеглись на простыни. На белой подушке ее лицо в обрамлении темных волос выглядело загадочным, как у Моны Лизы.

– Ты ведь можешь потерпеть? – шепотом спросила она.

– А ты? – тоже шепотом произнес я.

– Побереги меня, Лёня. Для себя побереги.

Мы не спали всю ночь. Лежали, тесно прижавшись друг к дружке. Мучились и истязали себя, испытывая желание полной близости. Ну, не глупцы ли?..

Ранним утром я разбудил Дамира. Он убежал на речку. Через пару часов мы тоже вылезли на свет божий. Скоро должны были приехать родители, и нельзя, чтобы они застали нас в постели. Когда мы брели вдоль речки в поисках Дамира, Дина задумчиво произнесла:

– Глупые мы оба.

– Да.

– Можно ведь предохраняться, чтобы не забеременеть.

Я остановил ее, повернул к себе.

– Ты точно приедешь ко мне следующим летом?

– Приеду.

Я уехал из отпуска с надеждой на ее будущие каникулы…

Жизнь в полку катилась своим чередом. Была суббота, когда в полночь за мной примчался посыльный. Я вернулся со службы всего-то час назад, все старался подружиться с «Мостушкой». А тут – нате! – посыльный. Меня вызывают, а Сергея – нет! Он успокоил:

– ОВ тебе светит, Ленька.

Едва я проскочил КПП, как наткнулся на старшину.

– Хаченков в штабе, – сообщил он.

Командир полка сидел за столом в своем кабинете. Низенький, плотно спрессованный, он держал фуражку в руках. Это был сигнал опасности. Фуражку он снимал лишь в минуту крайнего раздражения, так что мне представилась возможность разглядеть аккуратный зачёс, прикрывающий раннюю лысину и округлые уши – локаторы.

– Рассказывайте, Дегтярев, как вы воспитываете своих подчиненных! – рыкнул Хач.