Какое-то время он стоял неподвижно, словно пытаясь понять, как здесь оказался и зачем ему всё это нужно …

– А может быть, остановиться сейчас?.. Совсем остановиться! – А что? Со стороны это выглядело бы, наверное, как кадр из фильма под названием «Конец карьеры». Он сам режиссер этого фильма, фильма своей жизни: Лучи низкого утреннего солнца как софиты освещают его фигуру в бесформенной плащевой накидке, под которой спряталось беззащитное тело, служившее ему средством для жизни. Для жизни, которая сейчас уже непонятно зачем нужна. Своё детище, свою фирму он потерял. Квартиру в центре через неделю необходимо освободить. Детей не нажил. Женщин, которые могли бы долго по нему тосковать – тоже нет. Денег больших уже нет, но об этом ещё никто из его круга общения не знает, даже Аркаша…

В общем, его уже нет! Почти…

Ну, что же, давай! Пистолет ведь в руке. Ну, давай! И не забудь снять с предохранителя. Правильно! Вот так…

Неожиданно что-то затрепыхалось в ближних зарослях, онемевший палец уже замер на спусковом крючке, и… И он жахнул в сторону зарослей, и снова жахнул. Кровь ударила в голову, и неконтролируемое последнее желание охватило его.

Справа и чуть спереди со звоном ударил "Зауэр", почти сразу раздался сдавленный крик Аркаши. – Ну, конечно, куда без него… Слов он не разобрал, но понял, что тот наткнулся на «дичь». И Виталик, ломая ветки пистолетом, пошёл по направлению выстрелов… Вот ведь, представился случай увидеть то, что с ним должно вскоре тоже случиться…

… Собака ещё дышала, в бессильной попытке зализывать смертельные раны в своём животе, наполненном нерождёнными ещё щенятами, которые теперь никогда не увидят этот свет, особенно жестокий к таким, как они, дворняжкам. Большая лохматая дворняга с двумя рядами отвисших грудей, встать уже не могла. Из грудей что-то слезилось и стекало в большую лужу крови. В разорванном дробью животе что-то шевелилось…

Она, видимо, честно пыталась осуществить свою божественную миссию, ушла рожать в лес, и решила уединиться для этого сакрального действия на стихийной свалке мусора. Но пустая густота леса предательски обманула её надежды на счастливое материнство.

Наверное, это тоже был эффектный кадр из фильма его жизни… – подумал Виталик, когда всё это увидел. Почему-то на себя он теперь мог смотреть только со стороны. Каким-то ошалелым режиссёрским взглядом.

…Аркаша стоял и откровенно тупил. Ну как можно стоять и тупить? Он застыл с открытым ртом и мучительно перекошенным лицом, как будто увидел в лесу не кого-нибудь, а раздетую Бабу Ягу…

Собака невыплаканными глазами смотрела на своих палачей. Это были одновременно и глаза обиженного несправедливостью ребёнка, и глаза матери, понимающей всю мучительную несправедливость происходящего, и глаза, уже осознавшего свою обречённость на погибель, существа, вымаливающего прекратить мучения поскорее.

Виталик подошёл и выстрелил в упор. Прямо в голову несчастливого существа. Следующей головой должна была стать его собственная.

…Но не стала.

На выстрелы прибежали все остальные, кроме Николая Николаевича. Зауэр тоже выстрелил ещё раз, и шевеление в животе бедной собаки закончилось навсегда.

Спустя какое-то время стало понятно, что бомж, наверное, уже добрался до заветного ящика с водкой и деньгами, воспользовавшись шансом, который ему предоставила другая случайная «смертница» этого леса.

Но, не тут-то было!

Оказалось, что Николай Николаевич только сделал вид, что ушёл в лес вместе со всеми «охотниками», а сам спрятался за большой берёзой на опушке в прямой видимости от «премиального» ящика. Он почему-то был уверен, что бомж, привыкший к играм в прятки с милицией и другими враждебными обитателями его жизни обязательно прорвётся сквозь строй «охотников»-любителей.