И это из-за них, у меня начали перья цвет менять! Они, оказывается, хотели, чтобы я сама пришла (ну да, ну да, к демону на поклон не подобает первым идти). А я им все планы поломала, когда перья выдирать начала. Это больно между прочим! Зато весьма способствует упрочнению авторитета.

В общем, вытащили меня «на ковер», поставили перед фактом, быстро перекрасили перья в белый и нимб над головой водрузили. Стою я, значит, такая в черных коротеньких шортах, маечке (а в Аду жарко), на высоких шпильках (в кровь наступать не хочется, а уж во всё остальное, тем более), со своими загнутыми назад рогами (спилить не дала) – ну святая же! Свя-та-я!

Меня переодели, уложили спать, а на следующий день решили представить остальным. Попросили вести себя прилично. Ага, щаз! К народу я вышла, позвякивая цепями, в своем любимом черном мини, рассылая поцелуйчики во все стороны.

Пока народ офигевал, потом роптал, я тихонечко свой морок сотворила и свалила. Не, ну а что я здесь забыла? У меня там, мои родные грешники, бесы тоже прикормленные. А здесь все заново налаживать, да еще и морду высоконравственную делать. Тьфу!

Так что содрала я быстро нимб, перышки пообщипала да перекрасила. И пошла рассказывать историю, как в плен меня захватили, а не то засмеют, коль правду узнают! Ад, милый Ад… У меня здесь работы немерено, куда мне на Небо?

Память

Что сумел выволочь из катакомб своей памяти,
Сожги безвозвратно, дымом по ветру разнеси.
Иначе демоны твои вывернут душу полностью,
Не дав прошептать даже простое «прости».
Что рвется наружу, запри накрепко,
Замок амбарный повесь на дверь,
Иначе скроет твою душу марево,
В прошлое не стоит возвращаться, поверь.
Что сумело выжить в жутком пламени,
В душу прочно корни запустив,
Выдери своей рукой без сожаления,
На несколько минут о боли позабыв.
А затем заплачь над остатками,
Душу бережно в ладошку собери.
И живи, живи без памяти,
Ведь в твоей груди…
Пламенем сияет первозданным,
Маленькая звёздочка твоей души.
Сделай первый вдох, неуверенный,
И улыбку ты скорее натяни…
Только помни о замке на твоей памяти,
И не дай ошибкам снова в душу прорасти.

Ох, Париж…

Девушка сбежала вниз по лестнице и заглянула на кухню.

– Марта, – зашептала, привлекая внимание. – Марта! Ну же!

Та вскинулась, стряхнула крошки с юбки и выбежала к ней.

– Ты принесла? – нетерпеливо спросила Анастасия, теребя подол.

– Да, сударыня, – служанка вытащила из передника долгожданное письмо и протянула девушке.

– Спасибо! – та радостно улыбнулась и, помахав письмом, побежала к себе. – Маман ни слова!


«Мa chérie, Анастасия.

Смею сообщить вам, что война – это ужасно. И я не понимаю, как мог поехать туда.

Мне не хватает вас. Ваших нежных рук, чудесных глаз и бархатистого смеха. Надеюсь, вы тоже по мне скучаете.

Вы писали, что вам грустно. Что здесь, в Петербурге ничего не происходит, а постоянные балы вам наскучили.

Что ж, смею вас обрадовать, что в скором времени надеюсь увидеться с вами.


Amoureux de toi,

Дмитрий»


«Ах, каков, – Настя откинулась на кровать и прижала письмо к груди. – Но мы увидимся… Увидимся!»

Счастливая улыбка осветила её лицо, девушка закрыла лицо руками и тихонько повизжала от избытка эмоций. Он пишет, что скучает, пишет, что любит, что они скоро встретятся! Что еще нужно для счастья?


***


Письма то пропадали, то вновь появлялись. А затем и вовсе пропали почти на два месяца. Настя переживала, металась по дому, заламывая руки от беспокойства.

Ранен? Попал в плен? Умер? Что-что-что?!

«Лишь бы все было хорошо… Господи, где же он?»

В один из таких дней ее аккуратно позвала Марта. Выглянула из комнаты, где убиралась, и сунула в руки записку: «