– Восхитительно. Ладно, идем. Поглядим, что удастся придумать.

Он повернулся и пошел. При попытке последовать за дедом подкосились ноги, и она опустилась на землю. Лесной настил пах прелостью и новыми ростками. Стрекотали насекомые.

Поняв, что закрыла глаза, женщина попыталась их открыть. Потом попыталась еще раз.

Сильные руки подлезли ей под колени, обхватили плечи. Когда нечто похожее на старика подняло ее, тело завопило от боли, но на ходу – а его размашистая поступь укачивала, точно колыхание лошади или лодки на неспокойной воде, – женщина положила голову старику на плечо, и пытка утихла до более-менее терпимой.

– Благодарю тебя, господин…

– Слышь, не произноси здесь этого имени, – сказал он. – Зови меня Горо.

Седая Линнет поднималась до рассвета уже восемь дней подряд, с коронования Бирна а Саля. Когда жив был муж, она была Харальдовой Линнет, а до того Мелкой Линнет, Рыжей Линнет и Линнет Магансчайлд. Долгогорье повидало все ее ипостаси – от девочки-крохи до старейшего жителя своей улицы.

Встав с узкой койки, Линнет шугала крыс – без особой жестокости. С крысами она зналась всю жизнь – ничего в них ужасного не было. Линнет съедала немного вчерашнего хлеба, вешала на плечо свою торбу и отправлялась мотать утренние круги, собирая детей: Смуглянку Аман, чьей матерью была Данна, дочь Аверит; Большую Саллу и Маленькую Саллу, которые жили через улицу друг от дружки и на прогулке любили держаться за руки; Элбрита Худого-как-Тростинка с копной стариковско-белых волос, хотя ему только семь. Иной раз Седая Линнет набирала больше дюжины долгогорских ребят. Другим днем заполучала лишь трех-четырех.

Она отводила их на небольшой пустырь посреди Китамара, куда бойкая река наносила песок и землю, выгрызенную из-под причалов и доков. Настроение реки слишком разнилось, поэтому устраивать жилье на Ильнике было форменным безрассудством, однако вода нередко прибивала туда ценные вещи. И даже если охота за сокровищами оканчивалась впустую, родители и посейчас давали ей по медяку за то, чтобы мелюзга не путалась под ногами.

В предрассветной розовой серости Линнет миновала дверь Тетки Шипихи и увидала выходившую Алис, дочку Линли. Вроде еще недавно эта девчонка была одной из ее маленьких подопечных. Теперь же лицом и фигурой она походила скорее на женщину, чем на ребенка. Линнет всплеснула руками, привычно заохала и почуяла, как еще немного приблизилась ее собственная кончина.

– Вы только посмотрите! Моя Алисонька Вудмаус, как все меняется! Ты стала такой пригожей, родная. Такой милой.

– Вы не изменились совсем, – сказала Алис, терпеливо позволив Линнет взять себя за руку и повести по улице.

– Ты что же, работаешь теперь на Тетку Шипиху? Я такого и представить себе не могла.

– Не работаю, – сказала Алис. – Влезла в кой-какие неприятности и заплатила ей, чтоб отсидеться.

Линнет кивнула, не отпуская девушку от себя.

– Ну и славненько. С такими, как Шипиха, расплачивайся сполна, но не вздумай на них шестерить. Столько народу пропало так почем зря. Слишком много. А ты всегда была хорошей, честной девочкой.

– Ладно, не буду я вас задерживать, – сказала Алис. Она не сумела убрать из голоса жалость, но перед тем, как уйти, чмокнула Седую Линнет в щеку. Уважила. Линнет смотрела ей вслед и вспоминала, кем была, когда ее бедра покачивались так, как у Алис.

Встреча оказалось доброй приметой. До того как солнце поднялось над венцом храма, она обзавелась полудюжиной пар трудолюбивых рук и острых ребячьих глаз к своим вдобавок. С утренним солнцем за спиной они непоседливой кучей шествовали по Притечью и распевали песенку про собаку, которая откусила свой хвост.