А как Ваша профессиональная жизнь складывалась в это время?

С. Б.: Время было такое – все заговорили… А я еще с детства был говорун. Литературный мальчик, начитанный, говорливый. Ну а если вспомнить о конце 80-х – начале 90-х годов, то кто я был? Старший научный сотрудник Института литературы Академии Наук БССР, кандидат филологических наук. Шефом моим был очень известный писатель, критик, публицист Алесь Адамович. Александр Михайлович Адамович, покойный ныне. Мой старший друг, об уходе которого душа плачет до сих пор. Очень мне его не хватает. Ну и сам он был большим другом Василя Быкова. Через него я, собственно, и Василя Владимировича неплохо знал. Я занимался научной работой в секторе взаимосвязей литератур, отвечал за такую тему, как русско-белорусские литературные связи. И одновременно много занимался литературной критикой. И тут пришла перестройка. Можно было начать высказывать ся… Я совершенно неожиданно для себя выступил в партийной газете «Советская Белоруссия». Написал статью под названием «Перестройка – наша судьба», в которой рассказал, среди прочего, о безграмотных академиках. Я долгие годы был ответственным секретарем журнала «Вести Академии Наук» и видел, какую чушь несли порой в своих статьях и членкоры, академики. Бред малограмотных людей… Потом связался с газетой «Знамя юности». Это была интереснейшая и смелая молодежная газета. Не тот жалкий листок, который сейчас выходит. Там работали хорошие журналисты. И я стал публицистом «Знамени юности» перестроечных времен – это самый конец 80-х. Выступил и с громкой статьей в дни путча. Ка кие-то злободневно прозвучавшие тогда вещи опубликовал из истории русской журналистики, в том числе принадлежавшие перу Власа Дорошевича, короля русского фельетона, изучению творчества которого я посвятил много лет. Уже тогда обнаружились мои расхождения с, ну, назовем их националами. Националистами. (Длинная пауза.) Но я не вкладываю в это слово отрицательного смысла. И все-таки они тогда стали раздувать сильно антирусские настроения. А я-то воспитанник русской литературы и культуры. Я родился в России, хотя знаю белорусский язык лучше многих белорусов. И в Институте ли тературы я, как и все сотрудники, разговаривал только по-бело русски. И научные темы выполнял на белорусском. И для бело русских журналов я всегда писал по-белорусски. Но я видел, что атаки лидера БНФ Пазьняка, атаки на все русское, они вредны, они раскалывают наше общество. Он писал, что русские принес ли в Беларусь бескультурье, хамство, мат, брань, ну, в общем, все плохое у нас – оттуда, из России. Я понимал, что русская культура уже давно закрепила здесь свои позиции, при всем том, что белорусам надо помогать в укреплении своего, национального. Язык белорусский находился в унизительном состоянии. И вместе с тем было понятно, что такая активная антирусская позиция может быть плохо воспринята той многочисленной частью нашего населения, которая настроена антикоммунистически, настроена на перемены. Беларусь не Литва и не Латвия. Здесь не успела полноценно сформироваться нация, подобно нашим соседям на западе. Последствия этого сильно сказываются сегодня. И русская культура здесь имеет серьезные позиции. Этого не понимали, не хотели понять пазьняковцы. И я оказался между двух огней. Моя публицистическая пушка поворачивалась и в сторону старой номенклатуры, и в сторону национально ограниченных деятелей. Поэтому пазьняковцы меня, мягко говоря, недолюбливали. И для старой бюрократии я был фигурой враждебной.

И как же из всего этого родилась идея газеты «Европейское время»?