Руки Надежды тряслись, тело била крупная дрожь. Она была на грани нервного срыва и из последних сил сдерживалась, чтобы в истерике не закричать и, бросив топорик, не убежать куда-нибудь в лес, в спасительную темноту, подальше от этого страшного места, где ей предстояло совершить поступок, несовместимый с самой её сущностью. Но в то же время она не могла по-другому – иного способа спасти жизнь Жени не было…

В палатке заворочалась Лена – Надежда в ужасе оглянулась и замерла, пряча за спиной топор. Лена что-то пьяно пробормотала и затихла. Надежда некоторое время прислушивалась – сердце трепыхалось, как испуганный хомяк в трёхлитровой банке. Больше всего на свете ей хотелось сейчас залезть в тёплую палатку Лене под бок и уснуть – а проснуться в своём доме, рядом с любимым мужем Максимом, и чтобы всё это, включая ночную смс-ку, оказалось кошмарным сном…

Реальность же не оставляла времени на раздумья. Надежда повернулась к Жене, переложила топорик из правой руки в левую, перекрестилась. Её трясло так, что она с трудом держалась на ногах. Снова взяв топорик в правую руку, Надежда занесла его над ступнёй Жени и примерилась. В этот момент Женя пошевелил во сне пальцами, чихнул, почесал ногу и быстро свернулся калачиком, натягивая на себя одеяло.

Тихо чертыхаясь, Надежда развернула его обратно. Женя пьяно сопротивлялся, беспрестанно чихая.

– Да что же это… – судорожно выдохнула Надежда. – Ещё немного – и уже никто никуда не полетит…

Где-то в лесу чирикнула первая птица – и девушка вздрогнула. Скоро совсем рассветёт, и вся её решимость растает, как эта безумная ночь… При свете дня она никогда бы не решилась на задуманное.

Женя, наконец, утихомирился и задышал ровно. Надежда стояла над ним с дрожащими руками, вся покрытая холодным потом.

– Прости, Женя, – тихо сказала она. – Ты никогда меня не поймёшь… Зато останешься жив…

Надежда замахнулась топориком. Через мгновение над озером разнёсся душераздирающий крик Жени.

***

Солнце ещё не встало, но было уже светло. Надежда и Лена из последних сил тащили по тропинке палатку, на которой лежал стонущий и беспрестанно чихающий Женя. Его левая ступня была перевязана окровавленным бинтом.

– Ну, Никольская… – задыхаясь, проговорила Лена. – Моли Бога, чтобы всё обошлось… У меня просто нет слов…

– Я сама не понимаю, как это получилось, Лен…– отозвалась Надежда. – Пьяная была… Ты помнишь, сколько мы выпили?.. Женька заснул… Босой, без штанов… А костёр стал гаснуть… Думаю – замёрзнет, на фиг. Простудится, воспаление лёгких получит… И кеды до утра не высохнут… А ты спишь в палатке без задних ног…

Лена бросила на Надежду многозначительный взгляд – та стушевалась.

– Ой, извини… Про ноги… Не очень удачно… Вечно я со своим языком… В общем, решила я веточек подрубить, для костра – пока совсем не погас…. Чтобы Женька не замёрз… Беру топорик…

Лена, тяжело дыша, оглянулась на Женю, который лежал на палатке весь в испарине, с закрытыми глазами, и тихо стонал.

– Господи, Надь, – выдохнула она. – А топор-то у тебя откуда?

– Ну как в лесу без топора, Лен?.. Я всегда его с собой беру… Темно было – костёр уже почти погас ведь… Нашла толстую ветку… Думаю – тюкну пару раз, и нормально… До утра дров хватит… Ну, и тюкнула… Не видела, что Женька ноги по всей поляне разбросал…

Лена не знала, смеяться ей, или плакать.

– Надька, тебя саму надо тюкнуть! По голове! Сходили в поход, называется… Отметили день рождения…

Женя продолжал чихать. Лена с тревогой постоянно оглядывалась на него.

– Ещё угораздило тебя «Гвоздикой» всё залить, – продолжала выговаривать Лена. – Ты знаешь, что у него аллергия на этот одеколон?