Айзек задумался, почему во время буйного концерта живого фарша в голове, плюхающегося и так и намеревавшегося убежать через уши, ему на ум вдруг пришло это имя, как увидел он перед собой человека, с которым провел большую часть своего детства.

– А, Марвин! Боже правый, я тебя не заметил.

– Еще бы! Летишь вперед, не видишь перед собой никого-ничего! Думал, горло сорву, пока до тебя дозовусь, – мужчина поправил прилизанные дождем и прилипшие к шее локоны волос, отдавшись широкой улыбке.

– Что ты здесь делаешь? Уж тебя я и не думал встретить, – Айзек начал все более припоминать, кто такой Марвин, и, когда память его наткнулась на то, что за долгие годы уже и стерлось из головы, он похмурел.

– Ты не отвечал на мои письма, я и перестал писать. Прости меня за это, я знаю, что тебе было тяжело. Но прошло уже столько лет, – мужчина заметил перемену на лице приятеля. – Да, сглупил! И вообще не с того начал, мы столько не виделись, а я о письмах. Прости. Но мы оба хороши. Теперь-то мы с тобой наболтаемся! Я тут, на месте, работу нашел. Буду к тебе каждый день в гости ходить! Отомстим за потерянные в разлуке годы!

– Марвин, ты не должен меня неправильно понять…

– Вдвоем сглупили по юности, ничего, Айзек. Я ж почему тут. Недавно ездил в местный музей бабочек. Помнишь мое увлечение? Ты не представляешь, это фантастика! Это подтолкнуло меня тут остаться подольше, а потом подумал, что тут ты и…

– Марвин, – Айзек говорил как-то тихо, его занимали мысли о другом, но надо было что-то сообщить другу детства и сделать это побыстрее, чтоб снова погрузиться в нечто важное и не отвлекаться более на то, что могло случайно вот-вот всплыть и сделать больно; надо было раствориться где-нибудь; где-нибудь в себе.

– …Да! Так что если ты думал, что наша встреча – радостная случайность, это вовсе не так. Не угадал ты, дорогой Исакито! Все не случайно!

– Я просил тебя не называть меня так.

– Не меняешься, Исакито! Как я тебе рад! – Марвин обнял друга и вразвалочку поплелся с ним, держа под руку. – Ты ведь еще тут живешь, как раньше? В материнском доме? Раз я тебя встретил, верно, что да. Так дай скажу радостную новость! Специально ради тебя мне пришла в голову мысль поселиться тут, в твоем районе! Здорово? Еще как здорово! Мне так хотелось удивить, потому и не стал опять начинать писать тебе, а вот так разом выкладываю тузы на игральный стол.

– Марвин! – Айзек остановился и посмотрел на Марвина уже не через пелену мыслей, а прямо в глаза, подмечая, как за годы изменился бывший друг. На тощем лице расположились под глазами синяки и морщины. Вьющиеся пряди светлых волос из-за дождя сосульками свисали на плечи. Небрежная щетина покрывала заостренные скулы. Только сейчас мужчина заметил, что его товарищ на полголовы ниже его самого. Единственное, что осталось неизменным – теплые желто-зеленые глаза.

Сам Салливан тоже за это время не стал моложе. Но изменения отслеживались не так выразительно, как на лице Марвина. Густые темные волосы не стали реже, но приобрели кое-где серебряный блеск, жемчужная улыбка стала реже появляться на лице, линия бровей стала чаще хмуриться, а выразительность каштановых глаз лишь приобретала с годами серьезность.

– Да? – улыбнулся тот.

– Оставь меня.

– Не теперь, Салливан! Мне столько хочется тебе рассказать!

– Марвин, прошу.

– Знаю, я тебе, наверное, уже надоел своей болтовней, – улыбка Марвина сползла с его лица, превратившись в сожаление. – Я тебя ею еще в детстве замучил. Но мы не дети теперь, и, Исакито… Нам надо поговорить о том, что случилось. Ты меня постоянно отгонял от себя, так послушай хотя бы теперь.