– Местные нам не станут помогать, даже если мы им к виску пушку приставим, вы же знаете. Да и откуда у них коптеры, а тем более тилтвинги.

Лили понимающе закивала.

– Мы над этим работаем.

О, сенатор голос подал.

– Простите?

Ренат сделал вид, что не расслышал. Его всё происходящее начинало забавлять, несмотря на недовольство сенатора.

– Я говорю, мы над этим работаем, и вам, молодой человек, вольно над этим потешаться, но эту проблему не так-то просто решить.

Говоря это, сенатор всё-таки обернулся от своих приборов сторону безбилетника. На его строгом лице сильнее обычного прорезались морщины. Достойная картина – государственный муж доносит важную мысль до рядового избирателя.

– Мы, со своей стороны, стараемся сделать всё возможное, чтобы преодолеть стену разногласий между участниками переговоров.

– Ну мы тут тоже, как бы, трудимся. Простите, если вас чем-то задел, но нас не представили, так что я не очень…

– Мой отец, – благосклонно перебила лепечущего Рената Лили, – сенатор от двенадцатого аррондисмана Мегаполиса Виктор Мажинэ.

Сенатор благосклонно кивнул.

– А, ясно. Вы же тоже в Ин-Салах, на мирную конференцию? Это мне повезло, нет, правда, спасибо, что отозвались на маяк, я бы там до сих пор мокрый стоял, летают здесь нечасто.

По лицу Рената невозможно было понять, это он сейчас искренне, или издевается. Так что сенатор предпочёл удобную себе версию.

– Это Лили меня заставила. Я, честно говоря, не был склонен снижаться, учитывая грозовой фронт.

– Папа, ты не себя наговариваешь!

Забавно наблюдать за этой парочкой. Видимо, сенатор был куда старше, чем желал казаться. Может, уже и под девяносто.

– Я тоже думаю, что сенатор скромничает. В конце концов, аварийные маяки для того и внесены в лётный кодекс, чтобы гражданская авиация тоже могла участвовать в распределении общего блага.

Ренат не спешил убирать вежливую полуулыбку с лица.

– Да и мало ли, что там могло случиться внизу, правда?

– Да-да, конечно, – сдался сенатор. Ну не хотелось ему изображать радушного хозяина. – Да вы не стойте, располагайтесь, молодой человек.

– Спасибо за гостеприимство.

Безбилетник послушно присел на краешек кресла. Здесь его снова стало слепить солнце из иллюминатора, но продолжать стоять в три погибели действительно уже было неловко.

– Так всё-таки, по поводу конференции, есть шанс, что нападения на опреснители прекратятся? Это очень мешает работать, если честно.

– Папа говорит, что стороны обязательно достигнут взаимопонимания.

– Ничего такого я не говорил, – всплеснул руками сенатор, – но мы постараемся.

Ренат в ответ с сомнением покачал головой.

– Но неужели это так сложно? Столько лет прошло, а мы по-прежнему автоматические турели по периметру ставим на каждом вновь возводимом объекте.

– А вы давно выглядывали наружу?

Вопрос сенатора поставил Рената в тупик.

– Да я как бы только оттуда. Снаружи.

– Я не об этом. Полюбопытствуйте, фронт остался позади.

Пришлось вставать.

И правда, вид отсюда даже сквозь полуденный смог был занятный. Блескучая стеклянная поверхность барханов волнами расходилась до самого горизонта, и только с подветренной стороны песчаные волны начинали чернеть, контрастируя со стерильной белизной всего прочего.

– Красиво. Это всё соль?

– Она самая. Миллионы квадратных километров солончаков. Распреснение Средиземного моря в пике составило пятнадцать промилле, то есть Северная Африка, как губка, фактически единомоментно, за какое-то десятилетие впитала в себя до шестидесяти тысяч кубических километров соли. Большая часть этой соли в итоге была выпарена на поверхности, прежде чем мы сумели заткнуть бреши в Нубийско-Аравийском щите.