Уход свой он организовал безупречно, о нем не знал абсолютно никто, кроме Андрея.

Разве что, в порядке бреда и чтобы не оставить не рассмотренной ни одну из теоретических возможностей, допустить, что Воронцов или Левашов имеют возможность отслеживать перемещения и местонахождение каждого из своих биороботов. Вот они и засекли потерю.

Тридцать пять из сорока имеющихся роботов остались на «Валгалле», пятерых Воронцов передал Новикову в качестве экипажа «Призрака». Вот одного из них Андрей и предоставил в Сашкино распоряжение на роль слуги, помощника и охранника.

И если предположить, что на каком-то пульте центрального компьютера парохода фиксируется, что один из роботов оказался не там, где остальные, не на борту яхты, а в Севастополе…

А что тогда? Даже если допустить, что такое возможно и данный факт вызвал бы у Дмитрия сомнения, то Воронцов мог бы немедленно с «Призраком» связаться и все выяснить.

Если только… Если Воронцов, Берестин или Олег давно уже ведут собственные игры, имеют собственные спецслужбы и крайне интересуются его, Шульгина, планами.

Да нет, это уже чистый бред! Не соответствует такой ход мысли и стиль действий ни одному из упомянутых персонажей. Уж настолько он в людях разбирается.

Значит, скорее всего имеет место все-таки туземная инициатива.

Однако… Что-то слишком быстро жизнь начинает приобретать здоровую увлекательность. С первых часов пребывания в новой ипостаси.

… Вели его двое. Возможно, филеров в операции участвует больше, но заметил Шульгин пока двоих.

Фланирующий под зонтиком господин средних лет в не по погоде светлом чесучовом костюме и шляпе-канотье. Словно бы курортник, не желающий упускать ни дня, ни часа отдыха и заменяющий лежание на пляже прогулкой и ингаляцией целебным морским воздухом.

Второй – разносчик папирос с лотком через плечо, парень лет двадцати. Возраст слишком зрелый для столь пустячного занятия. И погода совершенно не подходящая для этого рода бизнеса.

Зато – благоприятная для филерства.

Позволяющая, как бы в поисках покупателей и одновременно – укрытия от дождя, хаотично перемещаться вдоль и поперек бульвара, заскакивать в подъезды, под металлические козырьки и матерчатые маркизы над витринами магазинов и вновь стремиться дальше, к выходу из кинематографа или к трамвайной остановке, выкрикивая время от времени рекламу своего товара.

«Месаксуди», пачками и на россыпь, «Ира», «Дюбек», «Дукат», «Кара-Дениз» – метр курим, два бросаем, гильзы, машинки, табак на любой вкус, налетай, честной народ!

Сейчас не купишь, через час уши опухнут… Хошь на копейку, хошь на рупь, в кредит тоже отпускаем, каждому найдется!»

А дождь продолжался, неостановимый, словно здесь был не Севастополь, а Батум.

С юга наваливалось на город тучевое небо, рыхлое, гасившее все проблески света и погружавшее окрестности даже в полдень в мутный сумрак.

Казалось, этот сумрак сбегает, журча и плескаясь, по бесчисленным водосточным трубам, оцинкованным или окрашенным вспухшей и шелушащейся от старости бурой краской, по обращенным к морю ливневым стокам, вливается в пенистое море, растворяясь в нем и мутя без того непрозрачную воду.

Во мгле ревели простуженными сиренами и тускло блестели мокрыми бортами недовольные пароходы, рейдовые буксиры, моторные катера и паровые фелюги, держащие переправу с Южной на Северную сторону.

При наличии большого зонта, непромокаемого плаща и крепкой обуви такая погода даже приятна.

Островатый, пахнущий рыбой и водорослями воздух, музыкальный звон согласованно певших водосточных труб, успокаивающий, рассеянный серый свет…