Он выбросил пригоршню отсортированных цветов, выщипнул пожелтевший листок из зелени, и еще один, и приступил к следующему соцветию.

– Я родом из очень бедной местности в провинции Фукиен. Нас, детей, было слишком много для маленького рисового поля моего отца и для огородика моей матери. В неурожайные годы у нас не хватало всего, мы голодали. Двое моих братьев умерли, а трех моих сестер родителям пришлось продать. Когда я достаточно подрос, я отправился к морю, чтобы найти работу. И там был человек, который вербовал людей в Сингапур. Грузчиками, кули. Я был силен, но недостаточно резв, и за это меня часто били. Однажды это увидел туан и спросил у меня, понимаю ли я в растениях.

Ах Тонг разглядывал живую изгородь, обыскивал каждое соцветие, нет ли увядших лепестков, не пропустил ли он что-нибудь, и затем кивал сам себе.

– Так я попал сюда. – Он нагнулся взять грабли, чтобы сгрести отцветшие звездочки в траву. – И посмотри на меня сегодня, Георгина. У меня лучшая работа, о какой я только мог мечтать, и мне за нее хорошо платят. Уютное жилье, которое мне ничего не стоит. Я досыта ем и могу откладывать деньги на старость. И вдобавок ко всему небо послало мне хорошую жену.

Словно по его зову тишину сада прорезал визгливый крик Семпаки, затем послышались оправдания Картики, пусть и такой же громкости, но сравнимые разве что с жужжанием насекомого.

Георгина усмехнулась, и Ах Тонг обнажил кривые зубы в ухмылке.

– Я забыл попросить небеса, чтобы она была доброй и покладистой. – Он забулькал смехом, прежде чем взглянуть на Георгину со всей серьезностью: – Семпака мне и правда хорошая жена. И поверь мне, в ее груди бьется доброе сердце.

Георгине трудно было в это поверить – сегодня так же трудно, как в детстве.

– Посмотри, мисс Георгина… Некоторые растения могут цвести только тогда, когда выпустят шипы. Потому что эти шипы защищают растения от повреждения и гибели. Так и Семпака. Она не любит вспоминать прошлое, но я знаю, что у нее была тяжелая жизнь, полная страданий и бедности, пока она не перебралась сюда. – Тень омрачила лицо Ах Тонга: – Конечно, мое счастье было бы совершенным, если бы у нас были дети. – Но он тут же просиял: – Зато у нас была ты. Хорошая девочка да такая живая, что нам всем здесь в доме что-то от тебя перепадало.

Нахмурив брови, он вытряхнул цветы из зубьев грабель, поставил грабли на землю и оперся на их черенок.

– И нам всем было так тяжело видеть, когда мэм заболела и стала угасать с каждым днем. Как будто злой дух пожирал ее изнутри. Но тяжелее всех было туану.

Взгляд его узких глаз блуждал по саду, а брови было расслабились, но тут же снова сошлись на переносице.

– Иногда я думаю, что он винил себя в ее смерти. Потому что привез ее сюда. Потому что не мог найти ничего для ее спасения. Не помогло ни то, что давал ей доктор, ни те травы и снадобья, которые покупал в городе я.

Вздохнув, он продолжил прочесывать граблями траву.

– Он хороший туан, каким был, таким и остался. Но он похоронил свое сердце вместе с мэм. – Он взглянул на нее мягким взглядом: – Но никого мне не жаль так, как тебя, мисс Георгина.

Георгина думала об отце, таком же непроницаемом, как колючая живая изгородь. И от страха, что море в бурю может встать на дыбы и поглотить Рахарио, пресеклось ее дыхание; случись с ним что-нибудь, она бы тоже превратилась в колючую живую изгородь.

– Да как же после этого можно было жить дальше? – прошептала она.

– Надо быть благодарным за все, чем одаряют тебя боги, – сказал Ах Тонг. – Пока они не отняли у тебя самое дорогое. Надо благодарить и за малое.