– Нет, – ответила Даша и тут же добавила: – Мы это ещё не проходили.

– Хотя вас уже теперь туда вряд ли повезут.

– Почему? – удивилась внучка. – Вас возили, а нас не повезут…

– Так, Дарья, – перебил дед, – слово-то учим или нет?

– Учим-учим, – подтвердила Даша. – Я начало уже запомнила. Ди-скри…

– А дальше проще, – сказал Иван Ефимович и по слогам произнёс: – Ми-на-ци-я.

– Ди-скри-ми-на-ци-я! Верно?

– Молодчина! – Дед погладил внучку по голове. – Так вот, слово «дискриминация» означает… означает… как бы тебе объяснить, чтобы ты сразу поняла. Ну, в общем, это когда кто-то считает себя лучше другого и всячески ему об этом напоминает.

– Всё поняла! – воскликнула Даша. – Это про нашу учительницу.

– Как это – про вашу учительницу? Она что…

– Ну, она всё время нам говорит: «Сиди не умничай». Понимаешь? Умничать можно только ей. И вообще, ей можно всё: краситься, делать маникюр, на уроке по телефону говорить – всё-всё-всё! А нам ничего нельзя. Это дикри… дискри… минация?

– Нет, Даша, какая же это дискриминация, это дисциплина.

– Дисциплина, дед, это когда не разговариваешь и не крутишься на уроках, – возразила Даша. – А так получается, Вере Семёновне можно всё, а нам – ничего. Я, например, тоже хочу в школу ходить красивой.

– А ты некрасивой ходишь, что ли? – улыбнулся дед.

– Какая там красота, – вздохнула Даша. – Я перед Новым годом накрасила ногти и чуточку губы. Помаду мне, кстати, мамина подруга тётя Надя подарила. Так Вера Семёновна такой шум подняла, что я даже плакала. Принесла мне жидкость, заставила стереть лак, потом отвела в туалет, умыла, ещё и маму в школу вызвала.

– Ну а мама что? Ругала? – спросил дед.

– Нет, в школе она просто промолчала, а по дороге домой назвала Веру Семёновну идиоткой.

– Ну, это зря она. – Иван Ефимович неодобрительно покачал головой. – Учительницу нельзя обзывать.

– Дед, ты что, против меня? – Внучка нахмурилась.

– Как это понять?

– Ну, ты за меня или за Веру Семёновну?

– Конечно за тебя, внучка!

– Тогда и не защищай её. Злая она, понимаешь?

– Понимаю, – ответил дед. – А вдруг она не злая, а просто строгая?

– А какая разница? – хмыкнула Даша. – Всё равно ругается. Не нравится она мне. Вот тётя Надя хорошая. Она такая добрая и красивая…

В этот момент отворилось окно, и появилась голова бабушки.

– Ну, чего вы там воркуете? – весело спросила Анна Васильевна. – Мойте руки и за стол. Я вам тут таких вкусняшек наготовила!

– Идём-идём, бабулечка! – радостно ответила Даша и вспорхнула с порога, словно бабочка.

– Вот зараза! – Бабушка палкой стучала по половице. – Не даст спать сегодня. Как же он туда забрался?

Сверчок, словно прислушиваясь к проклятиям Анны Васильевны, на какое-то время умолк, но через несколько минут снова запел. «Запел» он, конечно, по мнению Даши – она радовалась каждой его новой мелодии. Баба Аня скорее назвала бы этот звук тарахтением. Дед почему-то употреблял и вовсе смешное слово. Он, заслышав непрошеного гостя, говорил:

– Ну вот, опять забулькал.

– Бабушка, а как его зовут? – спросила Даша.

– Кого?

– Ну, сверчка вашего!

– Да бог его знает. – Баба Аня пожала плечами. – Сверчок да сверчок. Кто б его называл?

– А можно я ему имя придумаю?

– Упаси боже! – Бабушка перекрестилась. – А то останется тут на всё лето. Будем потом ходить, как сонные тетери. Сегодня до часу ночи трындел.

– А разве тебе не нравится, как он поёт? – удивилась Даша. – Послушай! Он говорит: «перелью-перелью-перелью!» А вот теперь: «рули-рули-рули!» Слышишь?

– Ой, Дашенька, не придумывай ты, ради бога.

– Да ничего я не придумываю! – возразила Даша. – Внимательно слушай. Теперь вот запел: «бирюлёво-бирюлёво-бирюлёво!»