– Митрич, ты что ли? И ты видать преставился? – коротко хохотнул Шашков.

– Видать преставился, коли тебя балабола вижу бегающим.

– А чего это ты меня не бегающим представляешь?

Солдат тяжело из под густых бровей посмотрел на Шашкова.

– Тебя ж танковым снарядом разорвало. Почти ничего не осталось.

Шашков снова неуверенно хохотнул:

– Что совсем на кусочки? Во так да! А чего ж хоронить будут?

– Что найдут – то и похоронят. А тебе не все равно?

– Как не всё равно? Я думал, упадет, какая ни будь молодая, на моё хладное тело и обольёт его горючими слезами.

– Да ладно тебе, балабол. Нас всех в общей яме похоронят. Радуйся, что на своей земле легли. Памятник скоро поставят. С фамилиями. Дети приезжать будут. А то ведь потом кто в Польше или в Германии ляжет… – Митрич покачал головой – Ладно, мне тоже огоньку дадите и я пошел.

Шашков и Митрич взяли по головне и зашагали обратно каждый в свою сторону.

– Отто, а где похоронят нас? – Фриц посмотрел на Отто – я ведь католик.

– Тут недалеко. Там будет немецкое кладбище. Могила тоже будет братской. Только приезжать к нам никто не будет.

– Почему к вам никто приезжать не будет?

– Потому Ваня, что у меня родственников не останется после войны. А у Фрица Марта выйдет замуж и ей будет некогда. А у его дочери будет другой отец.

Справа и слева стали появляться огоньки костров. Их становилось все больше и больше. В морозном чистом воздухе, несмотря на туманность, они были хорошо видны.

Вскоре снова раздался хруст снега. Подошел лейтенант Цветков.

– Товарищ лейтенант! Проходите, садитесь тут – Ваня и Юсуп поднялись со своих мест.

Вместе с ними встали и немцы.

– Господин лейтенант, присаживайтесь.

– Да сидите вы, что вскочили. Я так просто – проведать. Узнать как вы тут.

– Да нормально, беседуем вот.

Цветков уселся поближе к костру и вытянул ноги:

– Как же вы так подставились то, Хамидов?

– Да уж так случилось…

– Они не виноваты, господин лейтенант. Вот Фриц раньше играл на фортепиано. У него музыкальный слух. Он и услышал первым скрип снега. Я, например, ничего не слышал. Мы приготовили автоматы, а когда они подошли поближе успели выстрелить первыми. Но, ваш Юсуп молодец. Сумел бросить гранату.

– Да, Юсуп, спасибо тебе. Выстрелов мы тоже не слышали, а вот гранату услышали. Предупредил ты нас вовремя. Ну мы и встретили их. Правда, окопаться толком не успели, но встретили. Немцы по всему полю рассыпались, а на нашу сторону речки только по мосточку попасть можно. В общем, как сказал Егоров – «через горлышко бутылки». Ну, немцы вперед танк пустили. Если бы он прорвался, капут бы нам всем. Остальные за ним проскочили бы. Так Егоров нас всех спас. Знаете что сделал? Танк взорвал на мосту. Сзади выскочил и прямо в мотор гранатой. Точно на середине моста. Лучше места и не придумаешь. Не пройти, не проехать. Как пробкой заткнул «горлышко от бутылки». Немцы его, конечно, не выпустили, срезали пулеметом. Ему бы за этот подвиг Героя присвоить посмертно, да боюсь, писать некому будет.

– Что все полегли?

– При мне почти все. Три часа отбивались. Только там, на высотке, Карпенко с пулеметом был. Когда я уже почти отошел в мир иной, пулемет ещё стрелял. Кстати парнишка этот Саша – Эгамберди, за второго номера у него был. Героический парнишка оказался. Когда немцы уже метров на тридцать подошли, их тогда чуть – чуть не смяли, он гранатами отбивался. Петро Степанович на пулемете, а он гранатами. Ну, я тогда уже в окопе лежал, грудь мне прострелили. Но все видел. Героические люди. Наградить бы всех, но видно не судьба. Писать некому будет.

– Так что ж прошли немцы, вышли из кольца?