Девушка прикусила губу, но слез больше не было. Нужно было идти. Аля перешнуровала кроссовки, высохшие прямо на ногах. Собственная нагота ее не смущала: не было в мире вокруг ничего, кроме моря, края земли и звезд.

Идти? Куда? А, все равно. Идти лучше, чем бежать. От голода, жажды, солнца, простуды, одиночества…

И Аля пошла. Ей было холодно. Опаленное за день жгучим солнцем тело теперь сотрясал озноб. Девушка прибавила шагу, потом перешла на бег. Там, вдали, небо расчерчивали прожектора дискотечных юпитеров, воздух то упруго сжимался, то разжимался, подчиняясь ритму, несущемуся из мощных динамиков:

Гаснет в зале свет, и снова Я смотрю на сцену отрешенно…

Видно, кто-то из диск-жокеев уважал ретро. Или – выполнял заказ. Заказ.

Заказ. Кто заказал Романа Ландерса? Кто заказал ее, Алю Егорову? Куда она бежит?

Во тьме Аля увидела тлеющие огоньки сигарет. Повернулась, пошла прямо на них. Разглядела во тьме двоих: парня и девушку. Они сидели тесно прижавшись друг к другу.

– Ого! – воскликнул парень.

– Прекрати на нее пялиться! – осекла его девушка.

– Да что тут разглядишь, в темноте?

– Ты разглядишь! Подруга, тебе что надо?

Аля стояла, смутно различая во тьме белые лица.

– Чего молчишь? Ширнутая, что ли?

– Танька, прекращай наезжать на девку… – Поговори еще, блудень, – не унималась Татьяна. – Ты чего голышом слоняешься? Хахаля ищешь?

Аля молчала. Горло пересохло, наплыло ангиной так, что она не могла вымолвить ни слова.

– Да погоди, Танька, видишь, не в себе девка.

– Эт-точно! Наширялась до чертей, вот и бродит голая по берегу, ищет приключений на свою щель! А кто ищет, тот найдет. Чего стала, болезная? Где трусики потеряла?

– Может, ей пива дать?

– Ага, а потом под одеялку пригласи, кобель!

– Танька, не будь стервой! Девка дрожит вся. У нас кофе в термосе остался?

– Прекрати на нее пялиться, Вован! Нашел тоже Афродиту: худая, как макаронина! Ну-ну, налей этой спидозной кофей! Да потом чашку спиртом отмывать придется!

Парень, не слушая визгливые выкрики подруги, встал, нашел термос, налил полную крышку кофе, протянул Але:

– Горячий, с ромом, будешь? Аля кивнула.

– Ну вот. Завязывается любовь и дружба, – досадливо откомментировала деваха. Она тоже встала – полногрудая, загорелая, неспешно завязала тесемки бюстгальтера, еще раз окинула Алю уничтожающим взглядом, бросила ей полотенце:

– Прикройся хоть, шалава. И вот что я тебе скажу: попила кофе и отвалила, поняла? Или пожалеешь.

Парень, которого подруга называла Вован, был вовсе на «Вована» не похож: худощавый, тонкокостный, гибкий, с пшеничной густой шевелюрой и пальцами музыканта; наверное, отдыхающий, «компьютерный мальчик из столицы», коего и захомутала провинциальная дива: будет что вспомнить тоскливой, дождливой зимой.

Аля одной рукой прижала к груди полотенце, другой держала крышечку с кофе, осторожно прихлебывая.

– Ну все? Закончила? – нетерпеливо подначила Алю девица.

– Танька, прекрати.

– Да? Много ты понимаешь в девках, Володенька! Да на ней, поди, уже весь пляж отдохнул и расслабился! Ты на глазищи посмотри!

– А что, красивые…

– Красивые? Да она героину выжрала кило! Красивые… Вали отсюда, девка!

– Тань, зачем ты так…

– Да? Хочешь, вали с ней, про-грам-мист! Только не забудь резинку на пенис, да на каждый палец в особенности! От СПИДа не лечат!

– Таня…

– Что – Таня? Что губищи-то раскатал, как Минфин на Валютный фонд? Ничего ты здесь не словишь, окромя заразы!

– Таня… Ну все…

– Спасибо. Я пойду, – тихо прошептала Аля, протягивая пустую крышку. – Спасибо.

Она наклонилась, положила полотенце на песок, пошла прочь.

– С собой эту тряпку забери, после тебя не отстираешь! – услышала вслед визгливый голос дивы, почувствовала навернувшиеся на глаза слезы, выдохнула – и побежала. Что, теперь ее всегда будут отовсюду гнать, как шелудивого пса?