Это пишет внук Евгении Валериановны по материнской линии Андрей Евсеевич Слоним.

Сама же она в своей книге «Народное образование в Узбекистане в годы Великой Отечественной войны» рассказывает об эвакуации 1942 года, когда на территории республики скопилось несколько эшелонов с детьми, вывезенными из России и с Украины. Один из этих эшелонов, направлявшийся в Барнаул, несколько дней стоял в Арыси, другой застрял в Андижане.

«Узнав об этом, Усман Юсупов2 срочно вызвал меня и сказал: „Принимайте и устраивайте детей в наши детдома без отказа. Открывайте новые детские дома. Используйте для этого все пригодные помещения: колхозные клубы, красные чайханы, интернаты. Ни один прибывший к нам в республику ребенок не должен остаться неустроенным. Если вы видите, что дети истощены дорогой, оставляйте эшелоны в Ташкенте, даже те, что направлялись в другие республики. Узбекистан примет, устроит, воспитает и обучит всех“»3.

Эшелон из Арыси срочно вернули в Ташкент. И 207 его маленьких пассажиров до самого конца войны стали воспитанниками детдома №2…

В огромной степени благодаря усилиям Евгении Валериановны Рачинской были расселены по узбекистанским семьям и детским домам тысячи детей-сирот, эвакуированных в годы войны.

А сама она – и работая на высоких должностях, включая пост заместителя министра просвещения, и после ухода на пенсию, – жила в скромнейшей, темной и малоудобной квартире при Индустриальном техникуме, на улице, называвшейся тогда Пролетарской4. Попасть в эту квартиру можно было только через главный вход техникума, пройдя почти через все его здание и выйдя во двор…

…Из чего их делали, этих «барышень с фортепианами», воспитанниц привилегированных институтов, – что они всё это вынесли?

Наверное, так: Воспитание. Образование. Генетика.

В воспоминаниях писателя Муниры Бабаяровой «Не-победители» есть замечательный рассказ о людях прежнего Ташкента:

«…Кто только не жил в нашем дворе на Асакинской, 5! И сосланные, «репрессированные», как теперь принято говорить, и немногословные «бывшие», и те, кто при закрытых дверях ел форшмак, и те, кто из распахнутых дверей горланил «Шумел камыш, дере-е-евья гнулись…».

До революции на этой улице стояли дома инженеров, врачей и других специалистов. Здесь жила интеллигенция. По потолкам в этих домах можно было догадаться, что просторные комнаты прежних хозяев были потом разделены перегородками; сюда плотно заселились «товарищи»…

Из окон одного из домов в нашем дворе часто доносилась прекрасная музыка. Это соседка Елена Вадимовна играла на пианино. Мы, детвора, почтительно-тихо проходили мимо ее окон. Приносили ей воду, ставили алюминиевые бидончики в крохотной кухоньке-прихожей…

Одним взглядом можно было охватить всю небольшую комнатушку, где она жила. Пианино у стены, почти впритык – маленький круглый стол с двумя стульями, за красивой ширмой виднелся край железной кровати. А дальше повсюду книги. В небольшом шкафу, на этажерках, даже на широких подоконниках. Так доживала свой долгий век русская дворянка, дочь врача бухарского эмира. Родившаяся в далеком Петербурге, успевшая присесть в глубоком реверансе перед последним царем, посетившим Смольный институт, где она училась. Если во дворе появлялись древние старушки с палочками, в каких-то необыкновенных туфлях с пряжками и круглыми каблуками, в накидках, шарфиках и обязательно в шляпках, мы уже знали, чьи это гости. Подходили, здоровались, с любопытством оглядывали сумочки на цепочках, зонтики. Старушки отвечали на наши приветствия, мило улыбаясь, и обращались к нам только на «вы»…