Честное слово, в этих стенах судьба страны вершится и обсуждается чаще, чем в парламенте, учитывая внезапную потребность данного места у членов сената, титулованной и нетитулованной аристократии. Впрочем, справедливости ради, лорд Грант должен был признать, что и сам не избежал очарования довольно уютного и тихого места, где думалось не в пример лучше даже собственного кабинета. И в этих стенах делались дела. Очень удобно, учитывая, что те, кто был нужен герцогу, собирались в одном месте.

На почве довольно частого посещения клуба, Итан и сдружился с его весьма эксцентричным владельцем. Хотя, на фоне членов своей семьи, Оливер был еще ничего. Благо, лорд Эванс не проповедовал свои взгляды на политику и житейские устои, которые в корне разнились с представлением Итана. Это герцогу очень нравилось и вызывало уважение. Как раз для того, чтобы не просто терпеть общество графа, но и получать от него удовольствие.

Однако, эти же различные взгляды не давали Гранту назвать Эванса своим настоящим другом. И это печалило герцога в те редкие моменты, когда он позволял себе об этом задуматься. Наверное, поэтому Итану порой так нравилось воспринимать графа кем-то близким к понятию «друг», так как в отличие от остальных, у лорда Эванса не было очевидных корыстных мотивов, чтобы изображать свое расположение, особенно в свете его богатства.

Впрочем, друзья – это второстепенное удовольствие для герцога. Куда важнее было заручиться поддержкой союзников, для достижения своих целей и карьерного роста.

Вот тут-то и возникала серьезная проблема.

– Можно ли сказать, что на данные решения кто-то повлиял? – забыв про осторожность, спросил Итан, слишком поздно осознав, что столь личные и провокационные вопросы обычным приятелям не задают.

Граф напрягся, пристально посмотрев на своего собеседника, а Грант мысленно чертыхнулся. Любой другой на месте хозяина клуба бы оскорбился, тем более, подтекст был очевиден. Но, на счастье герцога, молодой мужчина только усмехнулся.

– Я помню о вашей предвзятости к моей сестре, – помедлив, произнес Оливер довольно спокойно. – И, как моя ближайшая родственница, кому я прихожусь опекуном, она действительно имеет свое влияние как на мою, так и на жизнь моей семьи. Но Джулия не злоупотребляет и предпочитает уединенный образ жизни, как многим известно. И, как бы вам того ни хотелось, но к этим волнениям среди женского населения моя сестра не имеет никакого отношения.

– При всем моем уважении, но мадам Питерс становилась причиной уже не одного и не двух скандалов на почве феминизма и борьбы за права женского населения, – мрачно заметил мужчина, поджигая в трубке табак. – В Лондоне о ее свершениях и высказываниях ходят легенды.

– Это было давно, и лишь в ответ на грубость и обвинения слишком навязчивых собеседников и… родственников, – невозмутимо пожал мужчина плечами, хотя, на упоминании о родне, не смог сдержать раздраженной нотки. Но затем пристально посмотрел на герцога умными карими глазами. – Я не знаю, почему ваша неприязнь к моей сестре настолько сильна, но, насколько мне известно, она еще никому не причинила вреда. Ни до происшествия три года назад, ни после смерти лорда Чарльза Питерса. Джулия уже несколько лет живет под моим опекунством буквально в добровольном изгнании от столицы. Из глубинки, где она обосновалась, руководить женскими феминистическими настроениями не так-то просто.

– Крайне резкие и либералистические высказывания леди Питерс остались без должного наказания, что стало печальным прецедентом и поводом для подражания у других, – не согласившись, напомнил герцог. – Сейчас мы, помимо очередной вспышки чахотки, имеем волнения среди женщин, которым вдруг вздумалось носить брюки!