Хотя социологи подчеркивают, что время – социально обусловленное понятие, формируемое коллективными ритмами взаимодействия людей с миром, к технике такой же подход применяется редко[4]. Техника слишком часто рассматривается вне ее связи с социальными взаимодействиями. Но если время невозможно отделить от коллективных ритмов, допущений и надежд, присутствующих в жизни людей, то в равной степени это невозможно и в отношении техники, которая во все большей степени оставляет свой отпечаток на времени и формирует его для нас. В прежние эпохи это различие, возможно, было несущественным, но в цифровой век оно становится по-настоящему важным. Например, тирания часов, последовательно отсчитывающих течение дня, играет принципиальную роль в описаниях ускоряющегося мира. Технические устройства словно воплощают в себе функциональные требования времени, недвусмысленно определяющие, каким образом мы пользуемся временем.

Если до сих пор мы чересчур поспешно принимали темпоральную логику, встроенную в нашу технику, не следует забывать, что неотъемлемым аспектом этой техники, подобно размеру экрана или мощности процессора, является и социальный характер времени. Возьмем, например, оптоволоконный кабель между Чикаго и Нью-Йорком. Если предыдущие кабели между двумя этими городами прокладывались вдоль железнодорожных линий, то новый кабель идет по кратчайшему возможному маршруту – для него даже был пробит туннель через Аллеганские горы. Это позволило сократить время передачи информации на 1,3 миллисекунды. Таким образом, «скорость» встроена непосредственно в систему: кабель прокладывался таким образом, чтобы ускорить передачу. Но его использование финансовыми трейдерами определяется отнюдь не техническими свойствами собственно кабеля, а структурой конкуренции между трейдерами[5]. Сама по себе техника не знает требований в отношении времени. Они встраиваются в устройства, которыми мы пользуемся, нашими слишком человеческими замыслами и желаниями.

Этот тезис лег в основу данной книги. Он позволяет нам отбросить прежние дихотомии, согласно которым техника по своей природе либо освобождает нас, либо порабощает. Мы уже должны были бы проникнуться скептицизмом в отношении обеих крайностей: с одной стороны, мессианских обещаний новой эры, которую откроет нам техника, а с другой – решительного отказа от господства машин. Цифровой мир – не то же самое, что индустриальный мир, но в то же время у них есть много общего. Для того чтобы понять нашу нынешнюю одержимость скоростью, нам следует изучить и то, что осталось прежним, и то, что характерно только для нашей эпохи.

Для этого нам потребуется историческое чувство «новой» техники. Машины индустриальной эпохи диктовали людям новое восприятие времени так же, как они делают это сейчас. Однако учет влияния техники на время влечет за собой фиксацию на новейших гаджетах, в то время как старые добрые устройства настолько нам знакомы, что выпадают из поля зрения. Я собираюсь поставить под сомнение неявное противопоставление новейшей и давно существующей техники, необычного и банального. Имея это в виду, мы будем менее склонны видеть источник позитивных или негативных изменений в технике самой по себе.

Те свойства техники, которые мы обычно считаем ее неотъемлемыми чертами, порождаются нашими конкретными социальными практиками. Иными словами, техника входит в нашу жизнь и приобретает смысл лишь по мере того, как люди берут ее на вооружение и начинают использовать. Вместе с тем техника играет ключевую роль при формировании режимов времени, так как наше восприятие человеческих поступков и материального мира определяется ею. Наши представления о времени просто невозможно отделить от воплощенного в нас привычного взаимодействия с социо-материальным миром. Мир скрепляется как техникой, так и временем.