Светлый подъезд с любопытным дедком-консьержем. Быстрый лифт с вместительной кабиной, но даже в ней мой подопечный стоит так близко, дышит мне в затылок и что-то шепчет. Еле разбираю его слова, цепляясь лишь за прозвище, им придуманное.

– Почему Ромашка?

– Ты пахнешь ими.

Горячее дыхание обжигает затылок. Широкие ладони ложатся на талию, и мое маленькое беззащитное тельце впечатывается в горячую стальную глыбу. Все как в тумане. Мурашки по телу и бешеный стук сердца в унисон с таким же сумасшедшим рокотом его нетерпения.

Жесткие губы незнакомца накрывают мои. Я таю под натиском его уверенных ласк. Сдаюсь без боя и отключаю разум. Так жадно, так напористо, так нежно и многообещающе меня еще не целовали. Эти губы сводят с ума. Эти руки лишают рассудка, и только когда они пробираются под свитер, спешат вверх по спине, а затем ныряют под тонкое кружево нижнего белья, я возвращаюсь в реальность.

– Можно мне в душ? – Чуть отстраняюсь, хотя это ой как непросто в кольце его крепких объятий.

– Угу, – качает головой Артем.

Во всей этой буре необузданных чувств мы все же успеваем познакомиться. Он Артем! Ему идет это имя, а «Тёма» прямо вот так нежно, заботливо и по-домашнему.

– Ванна там, – указывает он в сторону темного коридора и, чуть пошатываясь, стягивает через голову рубашку, расстегнув только несколько верхних пуговиц.

Пальто было скинуто чуть раньше и теперь валяется на полу рядом с моим.

Замираю, не в силах оторвать взгляда от широкой гранитной спины с вязью графического тату. Накачанные мышцы перекатываются под смуглой кожей, маня пройтись по ним ладонями, губами, языком…

Артем удаляется в спальню, снимая на ходу брюки, а я, отвесив себе ментальный подзатыльник, спешу в ванную комнату. Запираюсь в ней. ополаскиваю лицо холодной водой и некоторое время просто сижу на полу, прислушиваясь к шорохам за дверью.

Когда решаюсь покинуть свое убежище, в квартире повисает звенящая тишина, нарушаемая лишь мирным сопением уставшего мужчины. Заботливая Мать Тереза, порой просыпающаяся во мне, побуждает облегчить утренние страдания хорошо погулявшего человека.

Стакан воды и горсть медикаментов на прикроватной тумбе. Сжимаю ладони в кулаки с такой силой, что ногти впиваются в ладони, невесомо целую его в плечо, подтягиваю покрывало и спешу к выходу, пока еще мой разум в состоянии правильно мыслить.

Запасная связка ключей находится довольно быстро, а еще листок для записей и карандаш. Оставляю ему свой номер телефона и сообщение о том, что готова вернуть ключи в обмен на ужин.

Нахально? Да!

Импульсивно? Очень! И, чтобы не передумать, оставляю маленький клочок бумаги на тумбе, хватаю пальто и выскакиваю за дверь.

АНАСТАСИЯ

– Доброе…

Мужской голос с той самой ноткой хрипотцы, что последние три ночи преследует меня во взрослых снах, врезается в паутину невесомых воспоминаний, выплетаемую приятно удивленным сознанием. Тонкие нити безжалостно рвутся, возвращая мой разум в реальность.

Встряхиваюсь, точно чудом освободившаяся из цепкого плена бабочка. Расправляю крылышки, вздернув подбородок. Фокусирую чуть расплывшийся взгляд и, как ни в чем не бывало, приклеиваю к губам приветную улыбку.

Во взгляде устремленных на меня карих глаз мелькает узнавание, и даже уголки губ еле заметно скользят вверх, но это длится всего лишь считанные секунды. Щелк – и нечитаемая темнота заполняет всю радужку, пропуская по венам изморозь отчуждения.

– А почему посторонние в отделе? Кость. – Скидывая куртку, мой пятничный попутчик, а теперь еще и временный начальник, с недовольством в голосе обращается к парню, который привел меня. – Вы уже в хлам обленились?