– Ой! – поднимаясь со стула, спохватывается баба Маня. – Это, наверно, Тася пришла. – Тянется за шалью, а потом, словно что-то задумав, оборачивается ко мне. – Сходи, придержи Буяна, чтобы девочка в дом прошла.

Вот же сводница старая! Засунув ноги в берцы, накидываю старый отцовский батник, всегда висящий на вешалке, и выхожу во двор.

За калиткой и впрямь, переминаясь с ноги на ногу, стоит девушка, прижимая к себе стеклянную банку. В свете уличных фонарей не разглядеть ни фигуры, ни внешности, да и капюшон мешковатой куртки скрывает черты лица.

Загоняю псину в будку и, удерживая за ошейник, кричу гостье, чтобы проходила. До слуха доносится лязг щеколды, скрип петель и быстрые шаги. Когда входная дверь хлопает, отпускаю собаку и отхожу к крыльцу. Присаживаюсь на ступеньки, тянусь к карману – там всегда лежит заначка для снятия стресса. Пальцы натыкаются на пачку, сжимают ее и отпускают.

Внутри идет борьба желаний. С одной стороны, хочется ехидно отсидеться в засаде и разрушить бабулину затею, шитую белыми нитками, с другой – чувство любопытства скребет душу. Несмотря на то, что в совпадения я не верю, все же встаю и неспешно поднимаюсь на крыльцо.

Ну, а чем черт не шутит, вдруг это она?

«Ага! – язвит разум. Ночь покувыркалась с тобой, а на утренней электричке укатила в деревню коров доить. Золушка, не иначе!»

– Ну, вот сейчас и проверим! – затыкаю рот внутренним советчикам и вхожу в дом.

Скидываю обувь, вешаю батник на вешалку, прислушиваясь к голосам, доносящимся из кухни. Баба Маня что-то трещит, грохая посудой, а вот гостью не слышно.

Сердце замирает, словно я юнец, пригласивший в гости понравившуюся одноклассницу. Шаг, другой, и я замираю в дверном проеме.

– Добрый вечер. —Тихий голосок, скромно потупленный взгляд и копна огненно-рыжих завитушек.

Странное ощущение прокатывается по телу, сворачиваясь в районе солнечного сплетения обжигающим комком, впрыскивая в кровь чумной коктейль из разочарования и облегчения. Даже на миг теряюсь с ответом, и только бабулин укоризненный взгляд напоминает мне о вежливости.

– Добрый, – чуть севшим голосом произношу я и, пройдясь до стола, делаю большой глоток чая из своей кружки.

– Садись, —чуть недовольно подталкивает меня ба, – чай, не маленький, полкухни занял. А ты пей, пей чай, – заботливо обращается она к гостье, – а я пока поищу то, что Нюре обещала, – бубнит она в оправдание и уходит в глубь дома.

Тишина повисает в помещении, слышно лишь, как потрескивают поленья в печи да ветер играет с оголенными ветками деревьев, то неспешно, то хлестко отбрасывая их на черепичную крышу. С приоткрытого окна тянет осенним холодком.

Гостья берет кружку, медленно отпивает чай. Большие зеленые глазищи в обрамлении пушистых светлых ресниц смотрят на меня поверх края чашки с не закамуфлированным весельем. В глубине зрачков пляшут золотистые искорки, а от улыбки на щеках появляются соблазнительные ямочки. Круглое личико, аккуратный маленький носик и россыпь веснушек, будто брызги апельсинового сока. Мелкие локоны ярких волос придают ее образу взрывной загадочности.

Довольно привлекательная девушка лет двадцати пяти, плюс-минус пара годков. Фигурка ладная, и объемы как раз такие, как я люблю. Только внутри ничего не екает, и в штанах полный штиль, словно у хронического импотента, когда не помогают даже волшебные пилюли.

– Сватает? – отставляя кружку, кивает в сторону ненавязчиво так оставившей нас наедине пожилой свахи, и не то чтобы спрашивает – скорее, подмечает с долей понимания в голосе и взгляде. Я лишь хмыкаю с легкой самоиронией. Откидываюсь на стуле и, скрестив руки на груди, посматриваю на соседку исподлобья, почти безразличным взглядом.