Идаши молча следил как его старая подруга, ему очень хотелось верить, что это все еще так, добавляет в свою чашку мед, а затем осторожно отпивает из него маленькими глотками. К своей чашке он даже не притронулся. Ему хватило и первых пары глотков. Идаши не любил этот напиток, предпочитая чаю вино, а вот Карише, как и Олети, его любила. Правда вместо меда та добавляла кадриский нектар и сушеные корочки апельсина. Воспоминание о Карише, так невовремя всплывающие в его голове, заставили Идаши невольно поморщиться. Олети похоже приняла это на свой счет.

– И почему тебя так не нравиться мед? – ставя свою чашку на стол спросила она.

– Может быть, потому что он слишком сладкий, а может из-за того, что в детстве меня постоянно жалили пчелы.

Идаши не стал озвучивать истинную причину вызвавшую гримасу неудовольствия на его лице. Пусть Олети думает, что все из-за проклятого меда.

– Может и так, а может ты просто всегда был слишком привередлив, мой дорогой, – Олети кокетливо улыбнулась, что шло в разрез с ее некрасивым лицом. – Но ты решил объявиться, спустя столько лет явно не затем, чтобы поговорить со мной о своих вкусах. И, как бы это ни расстраивало меня, не затем, чтобы спросить, как у меня дела. Не так ли? Можешь не отвечать. О, не стоит делать такое невинное лицо Идаши. Возможно, ты и скучал по нашей дружбе, по тем вечерам, что мы проводили за разговорами, но причиной твоего столь неожиданного появления в Лаидсе явно послужило не это. Кстати, как там поживает Карише? Неужели она спустя столько лет позволила тебе покинуть ее или она прибыла в Лаидс вместе с тобой?

– Она мертва, – сухо ответил Идаши, чувствуя, как к горлу подступает ком. Ну почему ему так больно говорить об этом ведь прошло уже столько лет с тех пор, как Карише сделала с собой это. – Она покончила с собой пятнадцать лет тому назад.

Олети сумела сохранить спокойное выражение лица, но в глазах промелькнуло что-то такое, чему Идаши не мог дать точного определения. Это не было похоже на жалость или сочувствие, да и удивлена Олети похоже тоже не была, скорее это больше походило на довольно искусно завуалированное возмущение и еще что-то такое, о чем он мог только догадываться. Вторая Говорящая, заметив, что Идаши смотрит на нее, отвела взор и заговорила лишь только после того, как сделала пару глотков из своей чашки.

– То есть она заставила тебя отказаться от места в Высшем совете и возможности в будущем занять пост Первого Говорящего, чтобы потом бросить таким извращенным образом? – в голосе Олети послышался гнев и ни капли сочувствия к Карише. Идаши почувствовал вскипающую в нем обиду, такого от Олети он не ожидал, но Говорящий промолчал, выжидая что скажет его старая подруга дальше. – Прости меня за столь резкие слова, Идаши, – продолжила та, решившись в этот раз посмотреть ему прямо в глаза, – мне честно жаль Карише, ты ведь знаешь, что она была и моей подругой тоже и это я познакомила вас, но… Я считаю то, как она поступила с тобой, предательством. Нет, я понимаю, что ей пришлось тогда пережить, и даже могу понять, почему Карише решилась на этот шаг, но то, что при этом она разрушила твою жизнь, это…

Олети осеклась и вновь отвела глаза не выдержав тяжелого, осуждающего взгляда Идаши. Он понимал, что по-своему Олети Марика была права, но он не мог сохранять невозмутимый вид, когда та, таким образом отзывалась о женщине, которую он столь страстно любил. И не важно, что между этими двумя случился разлад. Ему не хотелось злиться на Олети, ведь та была его другом, наверное, одной из немногих, кто у него остался, если не считать Байнса, хотя их дружба с Олети была более крепкой и долгой. Но даже ей он не мог позволить так отзываться о Карише и уж тем более называть ее поступок предательством. Она просто не имела права так говорить, но как бы ему ни хотелось сказать сейчас об этом Олети он молчал, боясь, что если заговорит, то выскажет сгоряча слишком много поспешных и возможно несправедливых по отношению к Олети слов и тем самым разрушит их многолетнюю дружбу. Но Идаши выдавало лицо и Олети похоже прекрасно читала по нему, что тот сейчас думает.