Бродячая правда русская.
Смешная гордыня детская —
И красная кровь поэтская.
Солдатская прямость честная,
Нахлебникам неизвестная.
Сапсанья повадка хищная,
Для воина не излишняя…
Ни серости, ни ребячества!
Прочтёшь две строки – и плачется…
Кровь снова стихами мается…
– Кутилов! —
и речь срывается.
…Кутилов! Рисунки пёстрые.
И скифские скулы острые.
Не пасквилем, не пародией —
Ходил сквозняком по Родине.
Сквозняк всей Руси космической —
Сибирский поэт трагический!
Ты в небе зарыт без надобы —
– Земли тебе было мало бы!
Сияет зарёю гордою
Твой волчий прищур над городом.
Твой чёрт над судьбой богатырскою
Метелью метёт сибирскою:
«Сгоришь в цвету, не состаришься…»
А где ты сейчас мытаришься?
Не в адской ли чаше с серою?
– Кутилов воскресе!
– Верую!
Ты можешь отчалить в смерть, но я —
Твоя правота посмертная.
Хмельная, босая, вешняя —
Держава твоя нездешняя,
Козырная и кутящая —
Русь-матушка настоящая!
И отдано Богу – богово,
И отдано волку – логово.
Стихи не горят, поэтому —
Поэту дано
Поэтово.
Не только о пиджаке
Кто я такой? – Поэт. Брехун. Чудак.
Меня таким придумали – не вы ли?
Ромашками давно зарос пиджак.
И валенки грязны от звёздной пыли.
У времени прибой есть и отбой.
Я установлен, как закон, в природе, —
Не бегая за модой, быть собой,
Ведь солнце, не меняясь, вечно в моде.
Пусть дни текут, как чёрная волна!
А у меня – на берегу заката —
Среди волос запуталась луна,
А губы пахнут космосом и мятой.
Бог поцелуем мне обуглил лоб,
И мне плевать, что обо мне болтают:
Какой неряха, чудик, остолоп, —
Пиджак цветёт, и валенки сияют!
Гагарин
Всё там было: красные знамёна,
Песни, танки, вольность и покой.
Звёзды над Кремлём чадили сонно,
А Гагарин помахал рукой…
Помахал – и улетел за небо,
В те края, пустые навсегда,
Где над нами – так до слёз нелепо —
Светится огромная звезда.
Вечером иду домой по скверу,
А в бездонном небе надо мной
Мраморные плачут пионеры
И Гагарин машет мне рукой.
Я теряю юность, счастье, веру,
Сам себя казню слепой строкой,
Но Господь глядит сквозь стратосферу,
И Гагарин машет мне рукой.
Кажется, настолько мир бездарен,
Что что хочешь можно совершить,
Только с неба машет мне Гагарин,
И ещё, наверно, можно жить.
Кем, кому, зачем я был подарен?
Сам не свой, ничей и ни при чём…
Только в небе светится Гагарин
И, яснея, машет мне лучом.
Георгий Иванов
Среди миров, в кольце враждебных станов,
Ничьим адептом я не прослыву.
Не видел я, как умирал Иванов,
А кажется, что вижу наяву:
Стихи в тетрадь записывая резво,
Куря, в пальто, заношенном до дыр,
Презрительно, язвительно и трезво
Смотрел на этот ядовитый мир.
Сутулясь, сам в себя свернувшись слепо,
Сложив себя в осьмушку, словно лист,
Он умирал, опасный и нелепый,
Бессмертный православный нигилист.
Ничей, одной лишь музыке послушный,
Он вслушивался в ритмы тёмных нот.
Стихи текли, угрюмо-равнодушны
К тому, что их поэт вот-вот умрёт.
Стихи текли, и музыка звучала,
И не прощали боги ничего,
И жизнь пошла на новый круг сначала,
Но не к нему, не к нам и без него.
Так! Жизнь прошла, но сердце не простило
Ту канитель, ту сладостную гниль, —
Любовь, что движет солнца и светила
И нас попутно обращает в пыль.
Ухо Ван Гога
1
Наш мир стоит на Боге и тревоге.
Наш мир стоит на жертве и жратве…
У жертвы, выбранной жрецами в боги,
Перевернулся космос в голове.
Его холстов бессмертные ошибки —
Зрачка безукоризненный каприз:
Плывёт над садом облако улыбки,
И в облаке струится кипарис.
Пылает ухо в пурпурном закате,
Кровь виноградников пьянее книг,
И пузырится звёздами хвостато
Ночного неба чёрный черновик.
Сухой голландец, тощий и небритый,
Сам для себя – дурдом, дурман и страх,
Взирает на подсолнечье с палитрой,
Сжимая трубку старую в зубах.