Он шел по вечернему городу. Сейчас маршрут из ульпана домой казался новым, так как раньше он проделывал его только в светлое время дня. Собственно, и городом Натанию было назвать сложно. Так, несколько симметричных улиц с легкими названиями Смелянски, Жаботински, Черняховски, пересеченных проспектом Герцеля, которого Шура поначалу путал с Герценом. Более трудными для запоминания были улицы Шмуэль – Анацив и Шломо – Амелех, где он неизменно переставлял фамилии, так как имена этих деятелей были похожи, а фамилии ни о чем не говорили. Хорошо еще, что ему своевременно объяснили, что легкие имена не имеют ничего общего с советскими полководцами и спортсменами. Оказывается, нашлись другие евреи, чьи подвиги органичнее вписались в историю нового государства. Вскоре разрешилась и более трудная задача. Шмуэль оказался комиссаром, а Шломо – царем, при этом их фамилии никак в названиях не фигурировали. Нельзя сказать, что это сильно облегчало запоминание, но, по крайней мере, уберегало от конфузов.

На следующий день была назначена встреча с таинственным Аркашей, Лидиным знакомым. Встреча эта уже несколько раз переносилась, и Шура втайне надеялся, что она и вовсе отменится.

Он преодолел стеснение и настоял, чтобы Лида объяснила ему название будущей должности. Оказалось, что его, если повезет, возьмут работать охранником. Лида сердилась, что он не знает такого простого слова, как «шомер», которое известно в Израиле каждой собаке.

По московской жизни слово «охранник» ассоциировалось с реальным пацаном, который повсюду сопровождает серьезного дядю или же стоит на входе в не менее серьезную организацию. В Израиле же, как выяснилось, шомеры охраняют даже общественные туалеты, что многократно увеличивает востребованность этой профессии. Шура попытался объяснить, что у него нет никакого опыта в данной области. Но выяснилось, что ни у кого нет, но при этом другие в его положении не выпендриваются, а идут, куда берут. Да и туда просто так не возьмут. Дай бог, Аркаша поможет, все-таки Боря ему не чужой, а здесь принято добро помнить.

Шура перешел дорогу, чтобы выйти на улицу Черняховски, на которой находился Фирин дом. Продавец табачной лавки, где он ежедневно отоваривался, широко улыбнулся ему как старому знакомому и сказал: «Алан!» Шура поспешно ответил: «Шалом!» Он еще пока опасался альтернативных приветствий. «Шалом» било безошибочно. Продавец уже доставал пачку его «Пэл-Мэла», который в Израиле смешно называли «Пал-Мал». Он это сразу подметил и старался соответствовать. Хотя употребить знания в полном объеме удавалось редко, так как продавец, завидев Шуру, без вопросов доставал желаемое наименование.

Когда он вышел из магазинчика, проходящие мимо подростки спросили его, который час. Шура, отвернув манжет рубашки, поднес циферблат к глазам одного из парней. Они дружно сказали спасибо и побежали дальше. Его вдруг охватила такая необъяснимая радость, что вот он идет по улице израильского города так, будто бы ходил тут всегда. Ни у кого не возникало ни удивления, ни снисхождения, он был своим, он был отсюда. Шура уже почти любил всех этих прохожих, которые приняли его без объяснений, без доказательств того, что это и его земля. Ты вернулся? Добро пожаловать домой!

– Что ж на собрание не пришел? Много пропустил, между прочим.

Взгляд у Семы стал осмысленным. Он так разволновался, что даже сигарета выпала из рук.

– Да ты понимаешь, мне кошку вчера принесли…

– Кошку?

– Да, брат с женой отдыхать уехали, а мне кошку оставили. На три дня.

– А что, кошка одна не может посидеть?