– На Лубянку? – спросил водитель, когда мы с Вороновым, отряхнувшись от снега, расселись в салоне.

Я посмотрел на часы. Уже половина девятого.

– Давай-ка по домам, – предложил я Воронову. – Нам перед большими делами отдохнуть надо.

– Как скажешь, товарищ начальник, – кивнул мой заместитель.

Машина пробиралась сквозь метель. И мне вдруг показалось, что снег захватывает в плен, пробирает холодом не московские улицы, а само мое существо.

Я с некоторой тоской подумал о том, как только что мы запланировали очередные кровавые лихие атаки с рубкой подвернувшихся голов. Необходимо это? Несомненно! «Враг не сдается – его уничтожают» – по такому принципу мы живем. Но когда эти враги наконец кончатся и мы перестанем махать шашкой? И как нам оставаться в такой рубке совестливыми людьми, понимающими, что зло только оттеняет добро в этом мире, а не владеет им? И где те якоря, которые не дадут нашим душам сорваться и быть унесенными в море тьмы и безысходности?

Есть такие якоря. Это близкие люди. Которых никогда и ни в коем случае нельзя отпускать от себя. Чтобы метель окончательно не замела скованную холодом душу.

Ну, я и не отпущу. Именно сейчас, выходя из машины и прощаясь с Вороновым, я решился…

Антонина корпела над расчетами. Отвлеклась от них. Обняла меня крепко.

– Сейчас ужин разогрею.

– Да подожди ты с ужином, – я стянул пыжиковую шапку, шубу и теплые ботинки с галошами. Плюхнулся в расшатанное кресло. И неожиданно произнес: – А знаешь, порой частная собственность – это даже очень неплохо.

– Это ты о чем? – настороженно посмотрела на меня Антонина, решив, что я слишком много на работе общаюсь с контрреволюционерами и оттого в мою голову лезут такие дикие мысли.

– Ну, это же хорошо, когда один человек юридически принадлежит другому.

– Так, Ремизов, – строго посмотрела на меня Антонина. – Загадочки загадываем?

– Да какие загадочки. Давай-ка вздохнем поглубже, да и прыгнем послезавтра с разбега в прорубь. То есть в ЗАГС. Согласна?

– Согласна, конечно. А ты что, ждал другого ответа?

– Я ждал именно этого ответа. И к радости своей, дождался, – я прижал ее к себе. – И фамилию мужа возьмешь.

– Возьму.

Вот обо всем и договорились. Оказалось совсем просто…

Какой-то странный переход из одного агрегатного состояния в другое, как вода превращается в лед или в пар. Раз – и ты женатый человек с кучей обязанностей. Вроде бы ничего это не значит, но тебя будто проклеймили. И если спутник жизни желанен и дорог, то от этого клеймения испытываешь душевный подъем, а не скованность, тесноту, а потом уныние, когда человек тебе не подходит.

У нас с Антониной все было прекрасно. То есть радостно, оптимистично. И я надеялся, что так будет и впредь.

В последнее время побеждало мнение, что свадьбы – это пережиток прошлого, тягостный средневековый обряд. Стоят дорого, выглядят как балаган, а толку никакого, кроме пьяных мордобоев. Деревня по мере скудных материальных сил еще старалась соблюдать традиции. А в городах многолюдные свадьбы праздновали все реже, хотя на рабочих окраинах порой гуляли на всю катушку – с гармошками и хороводами.

А нам-то чего гулять? Город чужой. Родственников нет. Решили отпраздновать в узком кругу. Точнее, это даже не круг, а черточка такая между двумя точками – мной и Тоней. И это было хорошо. Это счастье было наше, и мы не хотели делиться им.

Правда, наше затворничество долго не длилось. Только я успел откупорить бутылку «Советского шампанского», как дробно зазвенел старорежимный, на веревочке, звонок.

Сердце всегда екает от вечерних звонков. За нежданными визитами всегда простирается неизвестность. А в ней могут таиться чудовища. Поэтому дверь я приоткрыл с опаской. А потом сорвал цепочку и крепко обнял стоящего на пороге человека, приговаривая: