Пожарский встал из-за стола и размашистым шагом направился к кухонному гарнитуру. Туда, где на столешнице стояла принесенная им коробка.

- А пока думаешь, - вернувшись обратно, он протянул ее Ане, – взгляни-ка на это!

Она вскочила на ноги и почти с детским восторгом выхватила у него коробку. Пытаясь открыть ее дрожащими пальцами, выпытывала:

- Что здесь? Подарок? Тяжелая-я-я-я!

Саша ничего не говорил. Лишь загадочно улыбался и ждал.

Наконец, Аня смогла разглядеть содержимое коробки. Но едва сделала это, выронила ту из мгновенно ослабевших рук. А после, в тщетной попытке поймать ее, и сама оказалась на полу. На коленях. А рядом с ней лежали… две пары коньков. Взрослые и детские. Знакомые, до дрожи. Аня не могла не узнать их. Первые – мамины. В них она выиграла олимпийское золото. А вторые, совсем крошечные… ее. Самые первые. Самые любимые. Белые с розовыми стразами, которыми мама когда-то собственноручно украсила их.

В ту секунду в ней будто лопнуло что-то. Сломалось. С тихим воем Аня сгребла их в охапку и прижала к себе. К своей груди. Из глаз хлынули слезы.

- Аня! – Машка сразу же оказалась рядом и крепко обняла ее. – Анечка! Сестренка… Родная моя. Любимая. Не надо. Не плачь. Умоляю тебя!

А когда Аня на ее слова не отреагировала, Машка набросилась на Сашу.

- Ты с ума сошел? – кричала она возмущенно. – Что ты творишь?

- В психологии этот прием называется шоковой терапией, - парировал тот.

- Да плевать мне, как это называется! Мы не поднимаем эту тему! Никогда! Она слишком болезненная для нас! А особенно для нее! Аня… только-только начала приходить в себя. Улыбаться начала. И винить себя в смерти мамы перестала. А тут ты! Со своими разговорами и… разными выкрутасами!

- Все хорошо, - прохрипела Аня, ощутив острую необходимость вмешаться. Улыбнувшись перепугавшейся сестре, добавила. – Он хотел, как лучше.

- Я понимаю, но…

- Где ты достал их? – перебила ее Аня, устремив взгляд на Пожарского.

Он присел на корточки рядом с ними.

- Одни позаимствовал в музее нашего ледового дворца, - грустная улыбка тронула его губы. – Вторые выкупил у твоих фанатов.

- Спасибо!

Шмыгнув забитым носом и стыдливо растерев по шекам соленую влагу, Аня сложила коньки обратно в коробку. Прежде чем закрыть ее, трепетно провела по ним подушечками пальцев. Несмотря на слабость в ногах, поднялась Аня сама. Без чьей-либо помощи. Водрузив коробку на стол, она уточнила:

- Я могу оставить их себе?

- Свои – да, - подтвердил Пожарский.

- А мамины?

- Их придется вернуть.

- Ясно, - потупив взор, Аня побрела в сторону выхода.

- Анют? – в след ей крикнула Машка. – А ты куда?

Ответа у нее не было. Она просто шла, куда глаза глядят.

Но стоило сестре спросить ее об этом, и цель в голове сформировалась.

- Прогуляюсь немного, - отозвалась Аня как можно спокойнее. – Воздухом подышу. Хочу… побыть одна и все хорошенько обдумать. Я скоро вернусь.

Не теряя более ни секунды, она вышла во двор. В чем была. Только обулась машинально и все. Умом понимала, что уже довольно прохладно, однако… ей было жарко. И даже легкий осенний ветерок не охлаждал полыхающую огнем кожу в должной мере. Погруженная в свои мысли и переживания, Аня двигалась вперед. Но когда оказалась за воротами, застыла на месте, точно вкопанная. На поляне возле их дома все еще стояли две машины. Одна принадлежала Токареву, вторая – Збруеву. И оба они – и Генка, и Вадим… как оказалось, никуда не уехали. Что-то бурно обсуждали тет-а-тет, но заметив ее резко замолчали. Освещение от фонаря было достаточно скудным, но его хватало, чтобы видеть лица друг друга. И когда Вадим уставился на нее цепким испытывающим взглядом, помрачнел еще больше. Его грудная клетка заходила ходуном. На скулах от напряжения заплясали желваки.