– Располагайтесь, сэр. Если что-нибудь понадобится, обращайтесь, моя комната в этом же корпусе, третья от чёрного входа, вам любой покажет. Какой у вас номер одежды? – Коулман окинул фигуру новичка беглым взглядом. – Так, понятно. Кастелянша вам что-нибудь подберёт. Нам недавно завезли новые комплекты для старшеклассников, думаю, вам должно подойти. А мантия, уж простите, будет великовата, – в тоне, каким это было сказано, Веттели уловил некоторое пренебрежение. Похоже, смотритель счёл его вид недостаточно внушительным. – Ужин у нас подают в семь вечера, обеденный зал в центральном крыле. Ну, я пошёл, сэр…

С минуту Веттели слушал, как на лестнице стихают шаркающие шаги смотрителя, потом подошёл к окну, и провёл возле него не меньше десяти минут, любуясь чудесным осенним видом, открывшимся с высоты. Окно выходило на север, из него можно было разглядеть и подъездную аллею, и деревню в окружении полей, холмов и разноцветных рощ, и извилистое русло реки, в которую впадал гринторпский ручей. А у горизонта вроде бы даже просматривались постройки Эльчестера, хотя не исключено, что их он видел только в своём воображении: уже начинало смеркаться, и в такой дали сложно было что-то понять наверняка.

«Вечером станет ясно, что к чему. Если это Эльчестер, то будет видно огни, – сказал он сам себе. – А теперь пора разобрать вещи».

Да, это, конечно, был серьёзный труд, учитывая, что весь запас личных вещей у капитана Веттели размещался в одном походном мешке. Половина из них вообще не заслуживала никакого внимания, зато вторую половину он очень хорошо разместил. Документы спрятал в выдвижной ящик стола, а на его суконной поверхности поставил трогательную семейную фотографическую карточку в рамке: отец сидит в кресле, в вольной позе, закинув ногу на ногу, с трубкой в руке, а рядом его маленький сын скачет на деревянной лошадке, белой в яблоках, с шальным раскосым глазом. Ради этой лошадки, нежно любимой в детстве, Веттели и таскал с собой фотографию по всем фронтам. Несколько любимых книг заняли место на полке. Рядом очень красиво встали латунная масляная лампа, кувшинчик с узким горлышком и резная деревянная статуэтка слона из Махаджанапади, гипсовая роза из песков Такхемета, и закопченный керамический обломок боевого голема оттуда же. Обломок был безобразен на вид, и воспоминания с ним были связаны не самые приятные (великое чудо, что не голем угробил капитана Веттели, когда они столкнулись ночью в песках, а наоборот), зато его присутствие придало интерьеру романтически-брутальные черты. «Хорошо, что не выбросил», – похвалил себя Веттели, он уже давно порывался это сделать, да всё как-то жалел. Над кроватью, на гвозде, предусмотрительно вбитом кем-то в стену, он повесил трофейный тройной катар, украшенный серебряной насечкой и перегородчатой эмалью. Потом подумал, и перевесил оружие на противоположную стену, над столом, потому что если такая штука сорвётся и упадёт на спящего, тот рискует уже никогда не проснуться. Освободившийся гвоздь заняла набольшая ритуальная маска: чёрная, с белыми клыками и третьим глазом во лбу. Горец, что продавал её на базаре в Лугуни, уверял, будто она хранит от невзгод. Может быть, врал, а может, и нет, учитывая, что её владелец был до сих пор жив.

Горской маской перечень ценных вещей лорда Анстетта исчерпывался. Всё остальное, включая три пистолета с запасом патронов, наградной кортик и десяток узких метательных ножей (одним из их компании был недавно убит Упырь Барлоу), он просто вывалил из мешка в ящик комода, и сам мешок запихнул туда же, чтобы не портил интерьер своим облезлым видом. Прежде он никогда не позволил бы себе подобной небрежности в обращении с оружием, но теперь началась мирная жизнь, значит, всё можно. Из принципа!