– А у меня свои уже вянут, честное слово, – с притворным вздохом пояснила Варя. – Кирка хитрая, мигренью отнекалась, а Вадим в походе, так я сама встречаю. И всю дорогу, как встретила его на вокзале, пытает меня гардемарин, как-де Севастополь к осаде готовится. Бог весть, отчего он вздумал, что немцы вот-вот должны высадиться тут, как французы с англичанами в пятидесятых. Должно быть, в Питере такие сказки ходят. Подавай ему бастионы да баррикады на улицах. Ты уж объясни ему, Осип, отчего у нас бонные заграждения промеж брекватеров не выставлены, а то я даже не уверена, что он меня не обругал этакими словами. Что это у тебя здесь, ракушки? – спросила она с северным умилительным ударением, вызывавшим снисходительные ухмылки южан.

– Гады, – уточнил хохол, впрочем, без тени улыбки, даже угрюмо. Услужить сестре лейтенанта Иванова он хоть и считал своим долгом, но отсрочка утреннего благословения в ренском погребке удручала. – Истинно гады морские. Когда обождете минуту, барышня, то я их зараз в полуштоф обращу и стану под вашу команду.

– А трезвый ли ты будешь, Осип? – недоверчиво глянула Варвара на отставного матроса снизу вверх. – Через целую минуту-то?

– Як чіп, – малопонятно как-то зарекся Карпенко, но даже изъявил готовность крест наложить неловким движением, мол: «как Бог свят!» – До того ж у Василя Иваныча есть теперь с кого спросить за брехватер, – добавил он скороговоркой, подхватывая на плечо корзину.

– И впрямь… – обернулась через плечо Варвара.

Всегда на каникулы – чуть ли не с первого класса – вчерашние мальчишки и теперешние юноши съезжались в Севастополь. Один из Петербурга, другой из Одессы. И потому как-то не до конца местные: один вовсе дачник, другой хоть и из здешних греков, но «эвон куда махнул!», держались друг друга, нередко отбиваясь, спина к спине, от портовых босяков, и вместе лазали через забор к тринадцатилетней девице Самойловой держать отчет о прочитанных книгах…

Одним словом, если уж было искать где Ваську, то не иначе как в лавке Василиади, а если пропадал Мишка, то непременно на даче Ивановых.

Сейчас же «молодые люди», позабыв присущую их пониманию возраста солидность, пихались и толкались на трамвайной остановке, как дети, свезенные родителями на дачу. Форменные фуражки – гардемаринская с золотым якорьком и коммерческого училища с серебряными листочками дуба – хлопали по спинам.

Ежась в шерстяном английском костюме, Варвара покачала головой.

Куда как снисходительнее смотрела на молодых людей с афиши знаменитейшая певица России мадам Вяльцева, приподняв надо лбом тонкими пальцами не менее известный вал волос, переплетенный жемчугами. Сегодня, 29 октября, в Морском собрании, а после и в летней эстраде для самой широкой публики бесплатно и, надо понимать, для поддержания патриотического духа состоится бенефис, публика услышит…

Ни великолепная Анастасия, ни Варя, да и никто здесь на Екатерининской площади не знали еще того, что знал уже дядя Варвары.

Петроград. Дворцовая площадь

Министерство иностранных дел

Алексей Иванович пошевелил пухлыми губами, будто перечел донесение, впрочем, глядя в бумагу невидящим взглядом: «По достоверным сведениям, Турция решила 28 октября немедленно объявлять войну России».

Это сообщал Гривс, русский посол в Константинополе, министру иностранных дел Сергею Дмитриевичу Сазонову, а тот, в свою очередь, прежде чем составить радио командующему Черноморским флотом, счел нужным зайти к Алексею Ивановичу.

– Что я и говорил, шахматная неторопливость турок в переговорах не есть даже их обычная тороватость или дипломатические ухищрения, а только следствие расстроенного бюрократического аппарата Турции, – заключил тот, педантично заправляя гербовую бумагу обратно в конверт. – Пока Халил