И пусть злости истинной не испытывал, покуда с Твердом мечами махался, но ведь… и спуску не давал.

Да, что не отымешь, одарён сын – как никто. Отмечен богами… с рождения. А то, что такой воин оказался в теле хрупкого человечка – либо насмешка природы, либо испытание судьбы…

Упёрся Радомир ручищами в раму окна, да уставился на площадку, где уже с мечами крутились дружинные. Матерые, крепкие ловко оружием управлялись. Звон и лязг разлетались по всей площади, а коли сталкивались воины, то казалось, земля вздрагивала от мощи мужей.

И тут гордость затопила отцовскую душу – Твердомир – плоть и кровь княжья. Как аспид вертлявый и пронырливый. Скорости его любой позавидовал бы. А что от Зорицы много в лике, так то и хорошо… Кто-то должен быть другим!

Дума о жене погибшей опять сжала сердце в тиски стальные. Тоска скрутила горло, кровь забурлила да привычно в пах устремилась.

И голос женский, словно окутывал чарами: «Жениться тебе надобно, княже!». Радомир глазами обшарил комнату свою – нет никого, а голос лился ровно и убаюкивающе: «Жениться пора! Пока в силе…».

Сморгнул князь, головой помотал – вроде пропал голос. Но мысль осела, да крепла.

И правда бы жениться! С женой оно всё спокойнее. И расширить территории не мешало бы! Сыновей много. Всем земли надобны, а Тверду самые богатые достанутся…

И сразу перед глазами князя всплыла нежная девичья фигурка, потупленные синие глаза, толстая коса до пояса с талией осиной.

Мирослава! Было что-то в девице рода Добродского такого, что цепляло взор. Что заставляло вспыхнуть давно позабытое желание любить. Что пробуждало чувства от спячки.

Глава 4

11 лет назад

История Любавы

Род Святояра Добродского: княжна Любава, княжна Мирослава

– Да сколько можно? – нянька Глафира с возмущением смотрела на младшую дочь князя, которую за ухо привел конюх. Её громкий голос привлёк внимание всех, кто был во дворе. Представление уже не казалось челяди чем-то интересным, повторялось изо дня в день, и все привыкли, что девчонке влетает то от нянек, то от доведённого до отчаяния конюха. – Управы на тебя нет! – негодующе всплеснула руками, при этом её беззаветная любовь к княжне не оспаривалась.

– Эта чертовка вновь каталась на Буяне, и чуть не загоняла его до смерти! – ябедничал Алехно. Вредный и противный. Всегда доносил на Любаву, ежели ловил. Глупый, что с младшего конюха взять?

– На ком ещё можно мчаться наравне с ветром, если не на Буяне? – пискнула, оправдываясь, Любава. – Он самый лучший скакун батюшки!

– Он не для маленьких девочек! – продолжал гнуть свою линию конюх. – Тем более, это Буян! Он сильный, могучий конь! У него и кличка неспроста такая! – едва не подвывал от негодования. – Он для князя, а не чтобы от неча делать его загонять!

– И ничего не загоняла! – взбрыкнула Любава, но Алехно крепко держал за её ухо и потому боль усилилась. Ухо горело и распухало на глазах: младший конюх всё сильнее сжимал нежную кожу, не замечая, что попутно тянет длинный волос. – Ау, – проскулила княжна и упрямо добавила: – Только пену увидала, сразу в холодной реке помыла. И обратно на нём не ехала… На поводе притащила!

– Она его уморит, а меня на дыбу! – гневно пожаловался Алехно, толчком выпуская ухо Любавы.

– Там тебе и место! – обиженно показала язык княжна, но только младший конюх сделал к ней злобный шаг, юркнула за добротную няньку Глафиру. Парень досадливо зыркнул на княжну последний раз и раздосадовано взмахнул рукой:

– А ну тебя!

– Любавушка, – только конюх размашистым шагом скрылся в конюшне, запричитала нянька, сложив ладошки замком на пышной груди, – ведь ты же девочка!