Снова чувствую, как меня утягивает в эти синие омуты и губы у нее полные, сочные. На секунду свело скулы от желания попробовать их на вкус. Не отталкивали ни старый тулуп, ни грязный платок на голове. Мне хотелось его содрать и снова увидеть ее волосы. Заметил на скуле синяк и невольно тронул пальцем, а девчонка дернула головой.

– Бил тебя снова?

– Нас всегда бьют. За любую провинность.

– Что на этот раз?

Она отвернулась, а я повернул ее лицо за подбородок.

– Сопротивлялась слишком яростно, рожу ему расцарапала вот и двинул кулаком, чтоб не дергалась. Да ваши помешали ему, палубу обходили, а потом играть позвали. Вернулся пьяный и захрапел.

Я почувствовал, как от ярости перехватило горло. Сукин сын! Завтра башку ему оторву!

– И часто так сопротивляться приходится?

– Часто.

– Может часто напрашиваешься, м? Или воруешь?

Она слегка побледнела и дернулась назад, но я удержал.

– Не воровка я, а вас поблагодарить хотела. За то, что вы сделали для меня сегодня. Вы благородный и добрый человек. Спасибо вам!

Она вырваться хотела, но я сжал ее плечи сильнее, притягивая к себе.

– Не воровка, говоришь? А ключи где взяла?

– Так я их вернула вам. Больно мне, сударь, синяки оставите.

Посмотрела на мои пальцы, сжимающие её плечо, и они непроизвольно разжались, оттолкнул от себя и руки снова за спину завел.

– Ступай давай к своим и не шатайся ночью по палубе. Матросы народ шальной женщин несколько месяцев не видали.

– А вы?

– Что я?

– Давно женщин не видали?

И опять взгляд этот от которого в голове гудеть начинает.

– Вон пошла!

– А как же кандалы? – спросила дерзко и вздернула подбородок.

– Так куда ты с судна денешься? Разве что за борт сама прыгнешь.

Смотрел как она идет в темноту, туда, где под парусиной масляный фонарь раскачивается от ветра. На ходу платок стянула, в тулуп кутается. Маленькая, хрупкая. Вспомнил, как конвоир сказал, что за дерзость пайки лишит и сам не понял, как окликнул её по имени:

– Катерина!

Она быстро обернулась. Глаза широко распахнула, видимо удивленная, что имя её запомнил.

– Есть хочешь?

Стоит, сомневается, руки в карманы засунула, назад оглядывается и снова на меня смотрит.

– Боишься меня?

Улыбнулась улыбкой своей ведьминской, голову к плечу склонила, словно раздумывает.

– Нет, вас, сударь, не боюсь.

«Напрасно не боишься, дуреха. Ох напрасно. В волчье логово добровольно идешь»

– Пошли накормлю!

Я, не отрываясь, смотрел как она без стеснения и жеманства поглощает вареную картошку с солониной и ржаным хлебом – невиданная роскошь на военном судне. Половину ломтя девушка сунула в карман дранного тулупа. Товаркам отнесет или себе припасла?

– Мммм, как же вкусно! Сто лет не ела ничего подобного!

Я следил за ней взглядом, чувствуя, как внутри поднимается волна совсем другого голода. Противоестественная тяга к недостойному существу, жалкой оборванке бесправной и ничтожной. А держится словно и правда голубых кровей. Невольно любовался ее волосами, заплетенными в толстую косу. Захотелось потрогать их пальцами, ощутить вес ладонью, а потом намотать на запястье и дернуть ее к себе, чтоб запрокинула голову и смотрела своими синими глазами на меня. Подвину к ней нарезанное дольками яблоко и салфетку. Как ловко управляется со столовыми приборами и запястья хрупкие, а пальцы длинные и тонкие. Представил себе как эти пальцы играют на клавесине или на арфе. Ей бы подошло.

– Кто ты? Откуда? Как оказалась среди них?

– Слишком много вопросов вам не кажется? – она склонила голову на бок и положила вилку на стол.

– Нет, не кажется. Отвечай, если спрашиваю.

– А какая разница? Вам разве не все равно?