– Я должен знать, о чем идет речь, сэр. Только тогда я смогу дать ответ.

Чалми улыбнулся, в его глазах появилось какое-то подобие блеска.

– Скажите, Ким, вы жестокий человек?

– Нет, сэр. Я не люблю насилия.

– В самом деле? – Чалми уже открыто усмехнулся. – Тогда почему вы у нас работаете? Если я не ошибаюсь, вы не так давно застрелили двух преступников.

– Да, сэр. Но это был мой долг, я не мог поступить иначе. Что касается жестокости и моей службы в Департаменте, то насколько я знаю, сущность Департамента Наказаний основана не на жестокости, а на торжестве закона.

– Хорошо, Ким. – Чалми удовлетворенно кивнул. – Что вы знаете об Исполнителях?

Ким вздрогнул. – Очень немногое, сэр. Это люди, приводящие в исполнение смертные приговоры.

– Что вы о них думаете?

Ким задумался.

– Я не знаю, сэр, – тихо ответил он после довольно долгой паузы. – Мне никогда не приходилось обсуждать эту тему.

– И все-таки? Считаете ли вы их работу нужной?

– Да, сэр. Наверное. Только мне кажется, что гуманнее было бы делать все это как-то по-другому.

– Например?

– Я не знаю. – Ким пожал плечами. – Есть ведь яды, газы разные. Электричество, наконец.

– Всё это так, Ким. Но вы ведь сами упомянули о гуманности. А гуманность требует привести приговор в исполнение наиболее безболезненным и быстрым способом. Уверяю вас, что при всех достижениях цивилизации не придумано более гуманного метода, чем выстрел в затылок. Это мгновенная и безболезненная смерть.

– Может и так, сэр. – Ким помолчал несколько секунд. – Только я не могу понять смысла этого разговора.

Чалми едва заметно улыбнулся. – Смысл очень простой. Я хочу зачислить вас в штат Исполнителей.

Ким побледнел. – Простите меня, сэр. Но я не смогу.

– Сможете, Ким. И в данном случае речь идет все о той же гуманности. Суть в том, – Чалми глубоко затянулся, – что многие наши Исполнители очень плохо делают свою работу. И преступники перед смертью кричат от боли, бьются в агонии. Просто некоторым Исполнителям это нравится, они считают, что воздают таким образом преступникам по заслугам. Мы выгоняем таких, даже судим, но положение в целом не меняется. Выход я вижу в том, чтобы поручать исполнение приговоров наиболее порядочным офицерам Департамента. Любой преступник, даже самый закоренелый, вправе рассчитывать на то, что с ним поступят милосердно и не заставят страдать от неточного выстрела. Разве я не прав?

– Да, сэр, вы правы. И все-таки я не могу.

– Приказ о вашем назначении уже подписан. – Чалми в упор посмотрел на Кима. – И ваш отказ будет расценен в соответствии с положениями устава. Вы знаете, что полагается за неисполнение приказа?

Глаза Чалми были холодными и колючими. К горлу подкатил комок, Ким тяжело сглотнул. Нарушение приказа – это плохо. Очень плохо. Это конец…

Судя по всему, Чалми прекрасно понимал, что творится в душе Кима. Он встал с кресла, Ким тут же вскочил и вытянулся перед шефом.

– Ну-ну, Ким, не переживайте… – Чалми подошел и доброжелательно похлопал его по плечу. – Ведь это всего лишь работа, притом работа очень нужная и ответственная. Завтра в восемь утра явитесь к полковнику Рейнольдсу, он введет вас в курс дела. Если что, обращайтесь прямо ко мне. И не забывайте о гуманности, мой дорогой Ким…

В тот день он впервые в жизни напился. Пил дома, один. Хуже всего было осознание того, что он струсил. Да, струсил, сдался. Ведь была у него мысль, была – рассмеяться Чалми в лицо, сказать, что с ним этот номер не пройдет. Не сделал. Не смог. Струсил.

Ему было очень гадко, даже выпивка не смогла заглушить осознания своего падения. А может, он просто мало выпил… – поднявшись с кресла, Ким прошел к гаражу. Взглянув на глайдер, понял, что за штурвал ему сейчас лучше не садиться. Или сесть? Эта мысль тоже была очень заманчивой – разогнать эту телегу и со всего хода протаранить здание Департамента. Въехать прямо в кабинет Чалми.