Голан берет скальпель, делает на бедре пациента глубокий надрез, комментатор объясняет, зачем это нужно. Всё остальное напоминает Киму кошмарный сон. Невыносимо медленно тянутся минуты, так проходит час, другой, третий. От пациента ничего не хотят узнать – скорее, на нем просто демонстрируют основные приемы работы. Он еще жив, введенные в нужное время и в нужном количестве препараты делают свое дело. Тем не менее, это уже не человек. Нельзя назвать человеком то, что осталось от него после этих бесконечных часов.

Наконец запись кончилась, экран померк. Ким подождал несколько минут, но продолжения записи не было. Подойдя к стойке, он вынул кристалл, вставил новый, но включать запись сразу не стал и долго стоял у окна, думая о том, почему в этом мире столько жестокости. Затем, вздохнув, вернулся к стойке и включил запись.

Новый фильм, в качестве пациента средних лет женщина. Её раздевают, кладут на металлический стол – Ким уже видел такой, фиксируют зажимами руки и ноги. Камера на этот раз укреплена сверху. Голос оператора за кадром объясняет, что и как будет происходить.

На первом кристалле было пять часов записи. На втором всего три, но эти три привели Кима в еще больший ужас. Не укладывалось это в его голове, Ким не мог понять, как можно было сделать такое с женщиной – а главное, ради чего. Шел уже шестой час вечера, когда Ким взглянул на последний кристалл. Можно было оставить его на завтра, но слишком велик был соблазн досмотреть все сейчас, а последний день из отведенных ему трех провести подальше отсюда. Поэтому Ким сунул кристалл в гнездо видео и нажал кнопку.

Этот фильм был достаточно долгим, однако не вызвал у него таких чувств, как два предыдущих. Возможно, Ким уже просто привык к человеческим страданиям, привык к виду крови. А может, дело было в том, что здесь демонстрировались в действии разные технические приспособления, поэтому руки Голана не касались своих жертв непосредственно. Здесь было всё, начиная от банальных тисков до жуткого вида машины, ножи которой медленно, но неуклонно превращали человека в кровавое месиво. Все это работало, что Голану удалось весьма наглядно продемонстрировать. Когда арсенал технических средств был исчерпан, фильм закончился.

Шел десятый час. Еще раньше Ким предупредил дежурного, что задержится, поэтому его появление у выхода на стоянку не вызвало у охраны особого интереса. Забравшись в свой глайдер, Ким с места взял вверх, чувствуя радость от того, что улетает от этого мрачного уродливого здания. Если бы сюда никогда не возвращаться…

Ким летел над ночной Москвой, в сознании царил абсолютный покой. Не было мыслей, не было ничего – лишь безмолвная, ничем не нарушаемая, тишина. И ему это нравилось. Мысли несли боль, заставляли мучиться и переживать. Без них оказалось гораздо лучше.

Это не могло длиться долго, и вскоре Ким осознал, что думает о Шейле. Точнее, о том, что больше ей звонить не будет. Недостоин он ее. Кроме того, он представить не мог, как теперь сможет дотронуться до женского тела – после того, что видел на экране.

Коротко пискнула система навигации, напоминая о том, что пора снижаться, Ким сбросил газ и плавно отжал ручку управления. Заложив вираж, глайдер скользнул вниз, чтобы через минуту неподвижно застыть в гараже. Выбравшись из машины, Ким медленно провел рукой по полированному боку машины. Ему казалось, что бескрылый аппарат тоже рад возвращению, рад тому, что серые корпуса Департамента Наказаний остались далеко позади.

Пройдя в дом, Ким не торопясь разделся, затем, подумав, достал пакет с едой и поужинал. Поел просто так, без аппетита – просто надо было есть. Потом прошел в спальню, завалился на кровать и выключил свет. Снов в эту ночь у него не было, чему Ким был только рад.