– Боже! Не говори так, Билли! Лучше скажи «виновата», – закатила глаза Авалона. – Он, как и я, узнает всякие незнакомые слова, но применяет их только там, где не следует, – пояснила она.

– Винсальд, а ты почему не следишь за детьми? – закричала Хенрика.

– Он заснул, – отозвался Билли.

Взяв крошку Эбби на руки, Альма отправилась выяснять очередные причины раздора брата с сестрой. Молодые люди остались в кухне втроем. Авалона высыпала нарезанную морковь в томящуюся на печи похлебку, а затем вытерла руки о холщовый фартук.

– Ну и как у господина Дургин идет торговля? – спросила она из вежливости.

– Недурно. Он не слишком любит бахвалиться, но говорил, что чужестранцам крайне интересно работать с идвионцами. Якобы мы занятный для них народ. Их поражает, что мы полвека сами производили все необходимое для жизни и не совсем отстали от мира. Что ж, некоторые радости мы упустили, но, к счастью, не все. – Тэрон вспомнил вчерашнюю новость и решил ею поделиться: – Вчера он сказал, что одерты уходят из Идвиона, представляете?

Хенрика побледнела и приоткрыла рот. Как виктигт может быть таким безжалостным человеком? Как ему позволила совесть бросить идвионцев в беде? Нет, он не понимал чувств тысячей людей, что уж говорить про ее чувства.

– Как это? – Авалона схватилась за сердце.

– Он так сказал… – растерянно ответил Тэрон и поглядел на Хенрику. – Ты побледнела. Огорчена?

Хенрика опустила голову, не в силах взглянуть на друзей, иначе они бы увидели ее виноватое выражение лица и обо всем догадались.

– Еще как огорчена, – тихонько проговорила врачевательница.

– Я и сам расстроился, узнав об этом. Не могу поверить, что они решили уйти. Хенрика, а ты ничего не слышала об их уходе, когда находилась в лагере?

Хенрика дала отрицательный ответ.

– Не рассказывай эту жуть моим родителям! Не желаю, чтобы ужин прошел в скорбной тишине, – прошептала Авалона, и Тэрон кивнул.

Хенрике удалось взять себя в руки. Вечер прошел душевно и весело, пирог оказался объеденьем, да и похлебка тоже, но крупнонарезанная морковь жевалась трудно. Однако, вернувшись домой, Хенрика прорыдала всю длинную и темную ночь. Тревожные мысли не давали ей уснуть, а чувство долга уже не в первый раз соперничало с гордостью и страхом. К утру она решила, что ее честь ничего не стоит, если альбиносы вновь завладеют землями Идвиона.

Туман прятал дома и все еще дремлющие после зимы сады, но отдавал воздуху свежесть и приятную прохладу марта. Хенрика ощущала эту прохладу из приоткрытого окна. Она спереди затягивала шнуровку корсажа, надетого поверх рубашки, и настраивала себя на трудный разговор с виктигтом.

Пред ее глазами стоял тот здоровенный и мерзкий одерт, весь пропахший водкой. Он тянул к ней свои огромные руки и хохотал. В очередной раз поддавшись эмоциям, она тихо завыла. Но нужно было спешить. Хенрика вышла из дома и неуверенно зашагала к порталу. Душа бастовала! Внутренний голос просил повернуть назад и практически заглушал песни пеночки-веснички. Фюить-фюить. В этом году она прилетела из теплых краев раньше положенного срока. Хенрике хотелось обернуться птицей и улететь. Она уставилась на туннель-портал, сжимая руки в кулаки. Все ее тело напряглось. Нет, это неправильно. Снова она остается верной всем вокруг, но не себе.

Прибыв в лагерь, Хенрика окончательно убедилась в том, что виктигт – принципиальный человек и выполняет свои обещания. Палаток почти не осталось, одерты бродили с заплечными мешками, суетились. Она испугалась, что опоздала. Но нет, большая палатка виктигта все еще высилась в середине лагеря. Хенрика собралась с духом и буквально влетела внутрь.