– Хоть сам послушаю, – добавляет печально. – В операционную ж не допустили, – подмечает намеренно громко. Я пропускаю его замечание мимо ушей.

Лехи на операции не было, его Аля не допустила. Я считаю, что его заведующая правильно сделала, запретив родственнику брать в руки скальпель или отвлекать своим присутствием хирургов во время процесса.

Конечно, даже несмотря на запрет, Высоцкий намеревался сам оперировать своего племянника. Но вот только я не позволил.

Какими бы мы не были хорошими друзьями, но чувства нужно оставлять ЗА дверью операционной. Да и негласное правило не оперировать своих никто не отменял.

Понимаю, Леха уже однажды проводил оперативное вмешательство своему сыну. Но там ситуация была совсем иной.

Плановая проктопластика кардинально отличается от экстренного случая. А если учитывать слаженность команды, заведомое обсуждение ухода от осложнений и многолетний опыт проведения такого рода операций, то случай со Степкой совсем не такой.

Степе требовалась срочная операция. И никто не мог гарантировать ее благоприятный исход.

Понятно, мы готовы были сделать все, что только возможно для сохранения жизни. Но не нужно обольщаться. Одно неверное движение, слегка дрогнувшая рука, секундное промедление или самый малейший промах могли убить малыша.

– Лис, – обращаюсь к Высоцкой. От переизбытка эмоций голос охрип.

Подхожу ближе, не удержавшись беру ее за руку и, пытаясь успокоить разбушевавшиеся нервы, принимаюсь рисовать замысловатые узоры на тыльной стороне ее ладони. Удивительно, но девушка свою руку не отнимает.

– Степа жив, – начинаю с самого главного. Хочу продолжить, но осекаюсь.

Напряженно наблюдаю за стоящей передо мной девушкой и понимаю, что мне совершенно не нравится, как она себя ведет.

Василиса резко бледнеет. Делает шаг в сторону, выставляет свободную руку вперед пытаясь поймать равновесие упирается ею ко мне в грудь.

Ой, как нехорошо…

– Лех! Нашатырь! – успеваю сказать за секунду до того, как девушка потеряет сознание.

Высоцкому достаточного одного беглого взгляда, чтобы понять всю серьезность ситуации. Он тут же вылетает в коридор, а Лиса обмякает в моих руках.

Девушка слишком сильно перенервничала, вот и результат.

– Все с твоим сыном будет в порядке, – произношу прекрасно понимая, что она меня не слышит. – Вытащу я его. Слово даю!

Хоть там будет не просто…

Мне не нравится то, что я успел заметить, пока готовили малыша к наркозу и у меня теперь очень много вопросов. В первую очередь, к отцу малыша.

Но об этом всем я подумаю позже. Сейчас у меня полно более срочных дел.

Бережно опускаю Василису на кушетку, убираю с лица волосы, слежу за дыханием и сердцебиением. Все в порядке. Девушка начинает приходить в себя.

Дыхание становится глубже, быстрее, пульс ускоряется, Лиса открывает глаза.

– Привет, – заставляю себя улыбнуться.

– Что со мной было? – спрашивает хмуро озираясь по сторонам. Пытается сесть, не позволяю.

– Ты потеряла сознание, – объясняю. – Полежи, – опускаю на ее плечи раскрытую ладонь.

Нежная… Хрупкая… Лиса словно тростиночка! Одно неверное движение и можно сломать.

– Что со Степой? – снова пытается подняться, нервничает.

Поведение Высоцкой вполне объяснимое, ведь она мать. Василиса души не чает в своих детях и никогда этого не скрывала. Я уверен, она прекрасная мама!

Только вот живет с мужчиной, который стал ночным кошмаром для этих самых детей.

– Он в реанимации. Операция прошла без осложнений, – произношу осторожно подбирая слова. Сейчас одна неверная фраза может вызвать самую настоящую истерику. – Степка под моим присмотром.

– Мне можно к нему? – смотрит на меня с мольбой. Понимаю, как сильно ей хочется видеть сына, но так же знаю, мне не стоит ее к нему пускать.