Она оглянулась, посмотрела на него и проговорила весело:

– А-а… Здорово!..

Как будто ничего не произошло.

Добряков осмелел. Он подождал конца собрания и подошел к Варе.

– Мне с тобой надо поговорить.

– О чем?

– На минутку, – сказал Добряков, стесняясь.

Они вышли на лестницу, на широкие ступени, где летом стоят ящики с цветами и зеленой травой. Сейчас здесь стояли пустые ящики.

Добряков мял в руках свою клетчатую кепку.

– Варя, я хотел тебя спросить только одно слово… Варя, неужели ты всегда будешь так жить?

– Как?

– Ну, без меня…

Варя засмеялась.

– Да, – подтвердила она, – буду жить одна. Как жила.

– Но ведь ребенок-то – он общий…

– Нет, – нахмурилась Варя, – это будет мой ребенок. Можешь родить себе другого.

Добряков стоял перед ней, унылый, исхудавший, в черной косоворотке и черном пиджаке.

Варя смотрела на него сердито. Она сердилась сейчас на себя за то, что сошлась с этим парнем. Уж очень он унылый. Хуже бабы.

И ей казалось, что в ту первую и последнюю ночь их супружеской жизни, когда он говорил ей грубости, она любила его больше, чем сейчас.

Сейчас она его совсем не любит.

Добряков потрогал ее за руку.

– Варя, ты понимаешь…

– Ничего я не хочу понимать, Добряков, – отдернула руку Варя. – Уйдем отсюда. Могут подумать, что я с тобой какие-нибудь шашни завела…

– Пусть думают, – сказал Добряков.

Варя еще сильнее нахмурилась.

– Ну, знаешь, может, кому-нибудь интересно, чтобы так подумали, а мне противно…

Внизу, в полутемном коридоре, Добряков заговорил более твердым голосом, рассудительно и даже строго:

– У ребенка должен быть отец. Ты это понимаешь? Ребенок подрастет и спросит. А кроме того, в загсе ему будут отчество давать. Какое же ему будет отчество? Ну вот ответь мне: какое ему будет отчество?

– Смотря кто будет, – сказала Варя. – Если девочка, значит, Варваровна. Если мальчик, значит, Варварович…

– Чудачка ты! – усмехнулся Добряков уже снисходительно. – Никто же не разрешит, чтобы такие отчества давали. Я это знаю точно, что никто не разрешит…

– Ну, посмотрим, – сказала Варя. – Посмотрим…

Докторша посоветовала воздерживаться от резких движений. Оставалось меньше четырех месяцев до родов.

На заводе все уже знали, что Варя Лугина беременна. А кто муж? Этого никто не знал.

Это никого бы и не интересовало, если б Варя Лугина была просто работницей, которая часть своего времени отдает заводу, а в остальное время живет где-то там, кто ее знает где. Лугина же проводила на заводе большую часть своего времени. И вся ее жизнь была у всех на глазах.

Она пришла на завод, когда завода еще, в сущности, не было. Был пустырь. И на пустыре этом вырастали первые корпуса.

В корпусах еще не было стекол, не было даже оконных рам, когда Варя Лугина пришла сюда. Она пришла прямо из школы.

В институте, куда она хотела поступить, ей сказал знакомый преподаватель:

– Вы простите меня за непрошеный совет, но я должен вас предупредить, что учеба ваша здесь не будет так эффективна, как вы, может быть, хотите. Вы не знаете производства и не знаете жизни. Вы еще слишком молоды. Инженеры со школьной скамьи никогда не бывают хорошими инженерами. По-моему, вам надо сначала познакомиться с заводом. У вас еще все впереди…

Варя поверила этому преподавателю.

Зимой она работала ученицей у монтажников, расставлявших оборудование в заводских корпусах. На субботниках с увлечением возила в тачке теплую, дымящуюся землю и таскала кирпичи.

Она счастлива была, что в строительстве огромного завода, в блещущих на солнце бетонированных его корпусах, есть и ее небольшая доля участия…

На достроенном заводе, где стоит теперь у главного входа швейцар в галунах и летом растут цветы, она работала вначале шлифовщицей. Потом ее перебросили на приемку деталей. Ей наскоро рассказали технический процесс, показали итальянскую карту контроля и, напомнив, что она окончила девятилетку, сказали: