Лицо же у незнакомки – человеческое, морщинистое… Она как огромная сова, лицо которой обрамляли перья в узоре сердца. Со снежными бровями пожилая птицелюдка казалась будто не от мира сего.

– Мы не забыли, сударыня Карунава, – строго проговорила Мира за моей спиной. – Мы потомки Трёх войн и теперь живём в их последствиях. И хотим их обернуть вспять.

– Это прекрасно, – вдруг невесело улыбнулась та самая Карунава. – Прекрасно, что вы хотите, чтобы мир цвёл, как прежде. Он так долго вял… так болезненно.

– И вы всё это видели… – произнёс я будто сам не свой.

Больше семисот лет прошло… Она пережила Три Войны, видела разрушение мира…

– Вы породили это! – вдруг выскочила к нам Гили. – Вы, кто жил тогда, это начали. Всё увяло из-за вас, если бы не…

– Гили, в большинстве случаев война не выбор, а принуждение, – поправил её Захария. – Ты не можешь говорить о том, чего никогда не видела и чего никогда не испытывала.

– В нашем путешествии я увидела достаточно, – бросила она, отворачиваясь.

Карунава опустила глаза. По её потустороннему взгляду сложно было понять, что она испытывала в этот момент.

– Мне жаль. Очень жаль.

Я опешил. Гили была права? Или птицелюдка просто хотела нас успокоить?

– Однажды я ошиблась, – продолжила она. – И я видела последствия своих ошибок. Каждый день, каждую ночь я думала о них и не знала, как их исправить. Как попросить прощения у мира и у каждого его жителя. Но мне не удалось придумать. Я могу только попросить прощения у вас четверых – единственных некрылатых, которых я видела за много лет.

Её рассказ… Что-то крутилось на языке, но что? Я пытался ухватиться за нить воспоминаний, но не выходило. Я явно читал об этом, явно изучал перед путешествием…

– Ладно уж, – отмахнулась Гили. – Поздно говорить о прошлом, случилось и случилось.

– Спасибо, зверолюдка из гордого племени Лошадей. Надеюсь, все вы меня простите. В последний раз.

Мира и Захария, переглянувшись, кивнули. Я же протянул Карунаве руку.

– Что это значит? – спросила она.

– Я хочу помочь вам. Вы ведь не просто так приплыли на этот остров, верно?

Глаза её сверкнули – вновь потусторонне. Кажется, на мгновение я увидел в них надежду, но отмёл догадки: с этой птицей нельзя знать наверняка.

Спустя мгновение сомнений Карунава протянула мне металлическое крыло. И после этого мы пошли наверх по склону. Молча. Видно, каждый думал о своём. Я же поддерживал Карунаву: весила она на самом деле совсем немного. Видимо, она лишь казалась круглой из-за пышных перьев. В её снежных перьях не была заметна седина, и лишь полоски морщин на лице выдавали старость Карунавы.

Вскоре мы добрались до пят изваяния Создательницы. Только тогда я заметил длинные деревянные колышки и камни с какими-то надписями у самого подножия статуи. Больше всего это походило на могилу.

– Оставь меня здесь, пожалуйста, – прервала молчание Карунава, и я отпустил её.

Она долго смотрела на колья и камни, пока мы в тишине ждали её объяснений. И Карунава объяснила:

– Тут лежит единственный, кого я по-особому любила. Всю жизнь. Он подарил свободу от тирании Островам Уса. Его имя вам вряд ли знакомо. Но для крылатых это значит дозволение жить. Без него у нас бы этого дозволения не было.

– Прекрасные слова, – улыбнулся я, стараясь подбодрить старую птицелюдку.

– Спасибо. Однако это не просто слова. Это предание, передававшееся из поколения в поколение. И я счастлива, что жила в одно время с ним. И получить от него свой личный подарок.

Она взглянула на механическое крыло. Этот птицелюд умел создавать такие сложные конструкции?

– Я чувствую, что ты тоже способен стать чем-то большим, юноша, – обратилась она ко мне, и я опешил. – Ты думаешь, что ты всего лишь вестник, но ты… имеешь особую силу. Ты умеешь сочувствовать. Ты умеешь объединять.