А они ещё постигали ощущение притяжения и при этом невесомости ног, ощущение того, как земля больше над ними не властна.

Захария осторожно придерживался одной траектории, однако его всё равно клонило из стороны в сторону: всё-таки вес играл значение. Гили же едва ли не обнимала ноги руками – не были бы на них закреплены крылья, она бы так и делала. Наверное, как Лошади ей наоборот некомфортна и даже болезненна оторванность от родной почвы.

А Мира исполняла пируэты в пространстве, танцевала под музыку ветра, борясь со строгостью свиста и превращая его в звонкое пение. Дар Миры пускай и самый простой, но способный своей простотой поражать сильнее прочих. Ведь своим несложным, казалось бы, неказистым инструментом Мира владела гораздо лучше, отчего вокруг неё вились чудеса.

Муракара внимательно следил за нами: вернулась его опасливая враждебность. Я понимал, что на подступах к Ахасе стоит особо перестраховаться и пронаблюдать за иностранцами, способными буквально на что угодно. К тому же Муракара рассказал очень необычную историю… И легко поверить, что именно Муракара мне её рассказал: больше некому. Возможно, он сильно жалел, что поведал так много. Но я завоюю его признание: что-то мне подсказывает, что только Сторож может знать чистую правду об Островах Уса.

Так или иначе, сквозь относительно несильный после прошедшего дождя ветер мы приблизились к Ахасе. Рядом с ними становишься крохотным, растерянным, но затаившим дыхание насекомым. Массивные валуны размером с города парили вокруг, чуть покачиваясь, но не сдвигаясь с места ни на сантиметр. Земля осыпалась с корней, слегка торчащих снизу рядом с крупными крюками и цепями, будто держащими Верхние Острова.

А наверху пышно цвели сады. Ещё чуть-чуть – и золото заблестело в тусклом свете Игниса, затмевая его. Будто лес из золота, дворцы и пагоды (так назывались усовские храмы) поселились на Ахасе, словно яркие растения в глиняном горшке. Между ними на украшенных статуями площадях струились акведуки – такие спустя наше долгое путешествие я видел только у себя на Родине. Возможно, именно усовцы натолкнули вондерландцев на такое изобретение.

Однако вся эта красота, вся эта роскошь при рассмотрении оказывалась пустой. Когда мы прибыли на Острова, здесь просвистывало гораздо больше птицелюдей. Возможно, это было как-то связано с поисками Карунавы. Ведь теперь мы не встретились ни с кем во время подъёма. Лишь на самих Ахасе время от времени мелькали быстрые фигуры. Пару раз я заметил птицелюдей, собирающих воду из водоводов: после дождя они были полны до краёв.

Спустя время мы всё-таки добрались до самого большого острова, самого высокого. И самый большой, самый высокий дворец украшал его. Окружённый колоннами, с широким куполом вместо крыши, с множеством дверей и окон и главным входом, прорубленным не на земле, а в центре стены, этот самый дворец заставил замереть в воздухе. Только после толчка Муракары я очнулся и подался к земле, ступив на которую, чутка споткнулся. Остальные приземлились и уже прошли вперёд.

Опустив взгляд, я понял, что нас уже встречали: птице-люди самых разных видов и размеров – круглые, длинные, разноцветные, одноцветные, с человеческими телами или лишь головами – выстроились процессией от края до края. Кажется, это был единственный остров Ахасе, где кипела жизнь. И, в отличие от Агнанеи, процветающая.

Муракара двинулся вперёд, кивая нам, чтобы мы встали позади. Я расположился поближе к нему. В конце концов, я должен говорить.

Нам навстречу выступил птицелюд. Таких я часто видел в старых книгах Вондерландии: какое-то время мы им поклонялись, считая посланниками Богини. А оказалось, что это всего лишь другой народ, пользующийся нашим незнанием в своих целях.