- Паспорт дайте свой, - указывает на мою сумку.
- Это зачем?
Он не отвечает, спокойно смотрит на меня, ждет.
- Да, да, конечно, - роюсь в сумке, достаю документ в кожаной обложке.
Он кладет его на стул, возле двери в коридоре, берет свой телефон, делает несколько фотографий первых страниц с данными, затем отдает мне.
- Если вы воровка или аферистка, то так мне легче будет найти вас, на вид настоящий. И не пытайтесь украсть мой телефон, я послал ваши данные на электронную почту.
Вздыхаю, разуваясь. Он ведет меня на кухню, кивком указывая на стул, ставит чайник, роется в холодильнике.
- В нескольких километрах отсюда есть почта, вы можете позвонить своим родным и попросить переслать вам денег.
Сжимаюсь, опуская голову в плечи, мысль о том, чтобы рассказать матери о том, какая я идиотка, меня мало привлекает, лучше я дождусь самолета и просто вернусь.
Глеб Дмитриевич не дурак, он жует хлеб с колбасой, внимательно меня разглядывая, затем делает правильный вывод:
- А! То есть, вам легче попросить помощи у незнакомого мужика в отдельно| стоящем доме, чем позвонить матери, подруге, ну не знаю, брату?
Ничего не отвечаю, разглядывая свои шерстяные носки в серый цветочек.
- Поздравляю. У вас отлично развит инстинкт самосохранения.
Он жует, осторожно поднимаю глаза. Глеб Дмитриевич смотрит на меня, не отрываясь. Его глаза не карие, они почти черные, никогда не встречала такого темного цвета глаз.
- Вы не похожи на плохого человека.
Снова усмехается, продолжая жевать, собирает волосы в пучок на затылке, достает из кармана штанов свой мобильный.
- А Егор не был похож на женатого.
Вот поэтому я не хочу никому ничего рассказывать, дотяну до самолета и дело с концом.
- Хотите расскажу, - засовывает кусок хлеба в рот, продолжая разговаривать, двумя рукам держит телефон, что-то ищет, бутерброд торчит в зубах, мычит, - что мог сделать с вами полузнакомый кавалер?
Он достаёт хлеб изо рта.
- Знаете, что такое сексуальное рабство? Уехав с ним подальше от дома, да еще без денег, вы могли стать игрушкой в руках богатых людей, которым ничего не стоит порвать паспорт и засунуть в лучшем случае в гарем, - он оглядывает меня с ног до головы, потом снова возвращается к телефону, - благо внешность позволяет, а в худшем случае в дешевый публичный дом в какой-нибудь не слишком европейской стране. Егор-Андрей мог продать вас на органы, вы молода, а значит ваши почки, печень или даже сердце отлично подойдут какому-нибудь престарелому миллиардеру. Подал бы заявление, что вы потерялись в горах, заблудились в лесу, утонули в бурной реке во время сплава, и никто слова бы не сказал, потому что тело бы не нашли, и вы попали бы в список без вести пропавших, а таких ищут годами. Ну и совсем простое, наигравшись, мог отдать вас друзьям, и ничего доказать вы бы не смогли, потому что поехали сюда сами и, как я понимаю, вполне себе совершеннолетняя.
- Прекратите, - не выдерживаю.
- В следующий раз думайте головой, а не...
- Хватит, я поняла, - выдавливаю улыбку, - и извините, что сказала, будто вы спасаете людей чужими руками.
Он снова хмурится, никак не реагирует на мои извинения, набирает чей-то номер. И когда на том конце отвечают, настолько меняется в лице, что от удивления я приоткрываю рот. Суровый спасатель улыбается, его голос становится мягким и покладистым, я бы даже сказала нежным. Со мной он так не разговаривает.
- Привет, слушай, мне надо одного человека пристроить на ночь. Да, я думал, может, в медпункт, - смеется, перебирает волосы, так, что пучок на затылке распадается, гладит свой живот под майкой.