К этому прибавилось другое несчастье: 1962 год выдался неурожайным. Грубыми кормами колхоз обеспечился только на 60 процентов, не говоря о зерне. Всему виной стала последняя хрущевская реформа. Сосновский район реорганизовали, вместе с ним еще четыре, и организовали один объединенный сельскохозяйственный Богородский. Райкомы и обкомы разделились на сельскохозяйственные и промышленные.

К этому не хватало еще анархистов, монархистов и социал-демократов. Они бы приумножили неразбериху и внесли свою лепту в разорение государства.

Отсюда с Кочеткова и Аверина никто ничего не спрашивал. Им была предоставлена полная свобода, кроме директивных указаний сколько посеять кукурузы, свеклы, они считались главными культурами, ну и так далее. Молодые руководители колхоза решили отличиться, показать себя. Лучшие земли засеяли кукурузой, план посева значительно перевыполнили. Вопреки их ожиданиям злак не вырос. Отдельные чахлые всходы зарастали сорняками. Кочетков был упрям, все кидал на кукурузу, ее пололи вручную, поливали из бочек. Затратили много сил, а показать было нечего. С кукурузой упустили и лесные сенокосы, не выкосили, еще одно несчастье. Но Кочетков с Авериным все-таки не унывали, новому начальству докладывали, что все хорошо. Руководство укрупненного района к ним не приезжало. Мелкие бывали часто, от них отделывались обедами и водкой. Они, в свою очередь, докладывали то же – все хорошо.

Наступила осень, и снова несчастье: в середине октября выпал снег и не хотел таять. Весь скот пришлось поставить в стойла. Стойловый период удлинился. Специалисты-зоотехники управления сельского хозяйства прислали нормы, что, сколько и как надо скармливать скоту. Эти нормы Кочетков признал за директиву, то есть за основу, и, не думая о последствиях, стали кормить скот. Надеялись на помощь из Богородска, а может быть и с неба. Бухгалтер колхоза Вагин душой болел о животных и знал, что им придется туго. Предупреждал Кочеткова, выступал на каждом правлении колхоза, но Кочетков был упрям, не хотел на голодном пайке, рассчитанном Вагиным, держать скот. Хотел сохранить надои, упитанность и увеличить стадо.

В начале марта бригадиры и заведующие фермами заявили, что кормов больше нет. Начали собирать у колхозников. Кто сколько мог, столько и дал. Взяли все излишки у лесничества, но это была капля в море. Начали собирать на полях смерзшиеся кучи гнилой соломы. Снимали солому с крыш. Готовили в лесу ветки сосны, ели и березы.

Начался падеж скота, и от фермы крупного рогатого скота и овец остались рожки да ножки. Свиноферму свели к нулю еще осенью по приказу управления сельского хозяйства.

Скрыть такую разруху было невозможно. Партком управления сельского хозяйства послал в колхоз комиссию во главе с заместителем начальника Дуженковым. Дуженков был мужик принципиальный, разобрался в делах колхоза и доложил на бюро парткома истинное положение. Бюро приняло решение снять Кочеткова с работы и передать дело в следственные органы. Наказать его должен был народный суд, а от суда пощады не жди. Аверина освободили от должности секретаря парторганизации колхоза. По желанию он ушел на работу лесотехника в лесничество. Секретарь парткома Хоменко, мужик незлопамятный, поразмыслив головой делового человека, решение положил в сейф, следственным органам не передал. Может быть, он пожалел Кочеткова, или в то время уже распространялись слухи о новой реформе в управлении сельского хозяйства и промышленности, поэтому решил оставить Кочеткова для будущего. Ведь кому-то надо руководить. Кочетков отделался легким испугом и сразу же стал исполнять обязанности секретаря парторганизации колхоза.