Сейчас для воров хорошие законы придумали. Понемногу каждый день тащи. Попадешь с пудом зерна или с пятью пудами сена – мало взял, судить нельзя. Опять же вспомнить крестьянина-единоличника. Какой был честный и трудолюбивый народ! Дай ему такую помощь и волю, как сейчас дали колхозам, он, сдавая свою продукцию по ценам государства, был бы миллионером.

Давай, Николай, будем ужинать и чай пить.

На столе стояла сковородка с жареным мясом, картошкой и пузатый старинный вычищенный до блеска самовар.

– Живем мы сейчас, слава богу, очень хорошо, – снова заговорил Петр. – Раньше в деревне так ни один кулак не жил. Все-то у нас есть. Если своего не достает, то покупаем, деньги имеются. Я работал в колхозе более десяти лет на лесораме станочником или рамщиком. Зарабатывал хорошие деньги. Сейчас получаю пенсию семьдесят рублей, да еще и работаю на той же лесораме. В деревнях сейчас все живут хорошо.

Петр и Николай ужинали, пили чай.

– Вот ты, Петр Павлович, говоришь, единолично мужики помногу хлеба намолачивали, но ведь хлеб ездили покупать, – сказал Николай.

– Не все покупали, – ответил Петр. – Покупали немногие многосемейные. В основном хлеб покупали не для себя, а для скота. Скота держали помногу. По две лошади, по две-три коровы да молодняк. Всем был нужен хлеб. Лошадей кормили овсом без нормы. Сколько съест. Богатые мужики сколько засыпали зерна в закрома, потом целый колхоз столько не засыпал. Хлеб не жалели, кормили им скот, переделывали на мясо.

– Ты в пример приводишь больше богатых мужиков и середняков. Были и бедняки, – сказал Николай. – Всю жизнь за ними долги тянулись.

– Да, были, – швыркая чай с блюдечка, ответил Петр. – Они и сейчас есть. Работать не хотят, а выпить и поесть мастера. В те времена тоже были те, кто не хотел работать.

– Ну это ты брось, – сказал Николай. – Было много и таких, кто всю жизнь спину гнул, а досыта не ел.

Петр поставил блюдечко, посмотрел на Николая, заговорил:

– Были, и много было. Я тебе прямо скажу, были они настоящие дураки, жить не умели. У нас во всей округе ни помещиков, ни кулаков не было. Землю делили поровну. В лесу сенокосов сколько угодно, расчищай и коси – не ленись. Лесничество по поводу освоения сенокосов никогда не возражало. Это сейчас выйди с топором, две сушины сруби – лесник уже бежит. Кричит: «Ставь пол-литра». Раньше лесники отказывались от предложения выпить. Сейчас ни стыда ни совести не стало. Наша земля в любую засуху родила. Неурожаев никогда не было. Потому что поля кругом в лесу. Только работай, не ленись, держи скот. Думай о своем хозяйстве. Ух, если бы сейчас дали такую свободу, да при такой-то механизации. Те, кто живет в селе рядом с правлением колхоза, косить выйдут и оглядываются. Трава из года в год не выкашивается, а не тронь. Увидят – тут же отберут. Как собака на сене. Сама не ест и другому не дает.

– Что ты возмущаешься, – сказал Николай. – Ты же косишь, сам говорил, сколько душа желает.

– Я не за себя, мне хватит. От меня еще остается на сто таких хозяйств, – ответил Петр. – Дело не в этом. Жаль, столько добра гибнет. Пусть даже и частник скосил, сено-то было прибрано и осталось у нас в СССР. Все какая-то польза была.

– Ты многое не понимаешь или вообще не хочешь понимать, – заговорил Николай. – Ведь коли все побегут косить где кто придумает, всю работу в колхозе бросят, тогда будет полная анархия. Все развалят, все растащат.

– Ты неправильно меня понял, Николай, – перебил Петр. – Я веду речь о разрешении косьбы после окончания колхозом сенокосных работ.

– Вот будь ты в правительстве. Как бы поступил с этими заброшенными землями?