– А вот и я! У тебя все готово?

Григорий почти махом проглотил вино, сунул дольку мандарина в рот, не спеша пережевывая ее, смотрел на девушку. Она же свое вино смаковала. И тоже смотрела на мужчину, с той же, непривычной для него улыбкой. Допила, поставила бокал на стол, подошла, почти не хромая к нему, положила руку ему на голову и вдруг, села к нему на колени. Прижалась своей щечкой к его щеке.

– Ну, все… А теперь можешь нести меня.

– К..ккуда?

– В кровать, глупый!

Если бы эта ночь была бы единственной в его жизни, то она стоила всей прожитой им жизни. Он несколько раз, взрываясь, умирал, но не ожидая того от себя, снова воскресал, снова наполнялся силой, снова взрывался и снова умирал.

Поняв, что всему есть предел, они наконец уснули. Первой уснула она. Она повернулась к нему спиной, прижалась к нему, и положила его руку себе на грудь. И тихо, по-детски, засопела во сне. Он еще немного полежал, боясь пошевелиться, но усталость сказалась, и он уснул.

Субботнее пробуждение было необыкновенным. Григорий не мог передать словами свое состояние, но оно было особенным. Он тихо лежал, вертел головой, изучая комнату, которую вчера не было времени осмотреть, и улыбался, улыбался, улыбался. Взгляд упал на часы… двенадцать, полдень! В последний раз он спал до этого времени в детстве.

В комнату вошла она. Во вчерашнем халатике. В халатике… В халате… Не мог больше он ничего описать, настолько она была хороша.

– Проснулся, соня? Вставай, не знаю, что ты предпочитаешь на завтрак, я приготовила тебе бутерброды, пока умоешься, я заварю кофе. Если хочешь, можешь, принять душ.

– Как ножка?

– Нормально.

– Иди ко мне!

Улыбка сошла с ее губ. Взгляд изменился. Лицо немного окаменело.

– Знаешь что. Я вчера просто решила уступить. Уступить не только тебе, но и себе. Я решила, что мы заслужили для себя такой праздник. И мы его отпраздновали. Праздники не могут быть близнецами, и для меня второго такого не будет. Мне кажется, что уже не будет. Я не хочу разочаровываться. Все. Извини! Вставай, иди умывайся и завтракай.

Спросонья голова еще не очень соображала, но сердце и душа поняли все сразу. То, что должно было из самого плохого случиться вчера, произошло сегодня. Ему, как он понял, надо было вставать. Но после ее немногословной речи, он вдруг стал стыдиться своей наготы, и не мог явить себя голым перед ней. Он завис, но она поняла, легонько кивнула, и вышла.

Григорий оделся, вышел в прихожую, обулся, сделал шаг к двери.

– Погоди! Обними меня!

Он обнял ее, нашел своими губами ее губы, они ему не противились, они были безвольными. Он открыл глаза. Из ее закрытых глаз текли слезы.

– Все! Иди! И, пожалуйста, не звони мне больше, пожалей меня.

Он вышел. Остановился в шаге от лифта, обернулся… Нет, щелкнул замок, и в глазке не мелькнуло тени.

Вот и все! Он знал, что он очень виноват перед ней, он знал, но…

***

А Инна? А что Инна? Она и не знала, какой из знаков, плюс или минус поставить напротив тех событий, которые произошли с ними в тот вечер и в часть той ночи.

Задумывалась ли прежде она о его семейном положении.

Да, с первого дня задумалась. Не может такой мужик, быть холостым. Если, конечно, он не больной. Но на первом же свидании он внес сумятицу в ее душу. Несмотря на их разницу в возрасте, с форой в его сторону, ей хотелось взять шефство над ним. Мол, будь посмелее, раскрепостись, бери бразды правления в свои руки. А он был застенчив, наивен, не по возрасту неопытен. А его слова: «Ну что, пора ехать?», на втором свидании, чуть не поставили точку в их дальнейших отношениях.

Эка его колотит, что-то с ним не то!