Post occasio calva[95]. Не будешь же закидывать посольства рассказами о череде смутных и непонятных мелких происшествий в одном оксфордском колледже, тем паче если адресат твой занят собственными расследованиями и колесит по Европе. Судя по всему, его вызвали по очень срочному делу – записка была написана в спешке и довольно коряво, словно бы нацарапана в последний момент, уже в такси. Гарриет позволила себе развлечься, гадая, что же произошло: может, застрелили принца Руритании[96], или вновь объявился Великий Мошенник, или цивилизации угрожает международный заговор и на нее хотят направить Смертельный Луч – в той литературе, к которой она и сама была причастна, такое случается на каждом шагу. Но что бы ни произошло, одно было ясно: помощи ждать не от кого, надо действовать самой и утешаться сознанием своей независимости.

Девичество есть картина изящная, как ее называет Бонавентура, благостная сама в себе и, если угодно поверить паписту, похвальная. И хотя иное неудобство, раздражение, одиночество и т. д. и присущи таковым особам… все же сии беды легко выносимы и не более чем игрушки по сравнению с известными нередкими обременениями супружества… И мне порою думается, что неплохо было бы среди многочисленных богатых Холостяков найтись такому благотворителю, кто построил бы монашескую Коллегию для старых, обветшалых, неказистых или ропотливых девиц, дабы поселить в ней тех, кто утратил свои первые любови, или встретился с иным несчастьем, или по любой другой причине хочет вести жизнь одинокую. Остальное же, говорю я, суть игрушки в сравнении, которые довольно вознаграждаются бесчисленными радостями и несравненными преимуществами Девичества[97].

Роберт Бертон

Гарриет подъезжала к Оксфорду под ледяным ливнем, который умудрялся просочиться даже через швы откидного верха и заставлял дворник работать в полную силу. Уже это одно делало поездку совсем не похожей на ту, июньскую, но главная перемена была в ее чувствах. Тогда Гарриет ехала в колледж неохотно, с тяжелым сердцем: блудная дочь, она хоть и не опустилась до мрачной романтики свиных рожков, но и не надеялась на откормленного тельца[98]. Теперь колледж сам узнал, что значит пятно на репутации, и обратился к ней за помощью, не слишком заботясь о морали, но уповая на ее профессиональные навыки. Не то чтобы Гарриет так уж волновала эта загадка и не то чтобы она рассчитывала ее разгадать, но теперь на нее можно было смотреть просто как на работу, которую предстоит сделать. В июне каждый указатель заставлял ее думать: “Еще не скоро – еще тридцать миль можно не волноваться – еще двадцать миль едем спокойно – еще десять миль, это не скоро”. Теперь, напротив, она торопилась добраться в Оксфорд как можно быстрее – вероятно, отчасти виной тому была погода. Она съехала по Хедингтонскому холму, думая только о том, как бы машину не занесло, пересекла Модлин-бридж, ограничившись лишь едким замечанием в адрес стайки велосипедистов, пробормотала “слава богу”, добравшись до ворот на Сент-Кросс-роуд, и радушно поздоровалась с привратником Паджеттом.

– Доброе утро, мисс. Гадкая нынче погода. Декан распорядилась, мисс, поселить вас в гостевой комнате в Тюдоровском здании, сама она сейчас на встрече, но к чаю вернется. Вы знаете, где гостевая комната, мисс? Наверно, в ваше-то время ее не было. Так вот, это на Новом мосту, мисс, между Тюдоровским зданием и Северной пристройкой, где раньше был коттедж, только теперь-то его снесли, поднимаетесь по главной лестнице, идете мимо Западной аудитории, той, где раньше была студенческая гостиная, мисс, пока не сделали новый вход и не сдвинули лестницу, потом направо и по коридору примерно до середины. Как бы вы не заплутали, мисс. Это только скауты вам могут показать, да где ж их сейчас найти.