На мостках над прудом сидела в ночи неопознанная парочка, ворковала, слушала лягушачий хор и кормила комаров. Когда из глухой темноты вдруг с шумом вылетел огненный язык и лег на ряску, дама заверещала как резаная и повалилась в воду, к пиявкам, подняв волну своим полным телом. Ацетон быстро прогорел, улетучился, и пламя погасло.

Джентльмен, поначалу, должно быть, потерявший дар речи, но усидевший на узких досочках мостков, с перепугу сипло осведомился:

– Вы не утопли, Евгения Павловна?

Евгения Павловна, вся в водяной траве, стояла по колено в воде и шептала благоговейно:

– Огнедышащая жаба, ну как есть… Ай!

– Евгения Павловна, не бывает огнедышащих жаб, – не очень уверенно увещевал джентльмен.

– Много вы знаете, Антон Борисыч! О них и в «Новостях» передавали.

– Когда это?! – удивлялся Антон Борисович. – Вы сами слышали, Евгения Павловна, или вам трясогузка на хвосте принесла? Трясогузка, этот ваш ребенок Юлия? Которая, как мне кажется, поставила себе целью доставлять вам, наивной, легковерной и чистой душою, неприятности?

Последние вопросительные фразы прозвучали особенно громко и обращены были к густым, склонившимся до земли веткам ивы на другом берегу пруда, из-за которых и вылетело ацетоновое пламя.

Под ветками валялась на траве и хрюкала от смеха довольная собою Юлька, и Юра сидел, уткнувшись в колени, чтобы смеяться не громко. Потом они отползли в сторону тропинки, цепляясь за корни кустарника, потом неслись по темной улочке к тайному лазу в заборе, скрытому разросшимся жасмином, потом сидели на лавочке у колодца и шептались.

– Так ты заранее знала, что там будет Евгения? – немного осуждающе спрашивал не склонный к коварству Юра.

– Не совсем уж заранее, – жеманилась Юлька, – просто я услышала, как этот самый Антон, наш сосед, громко кашляет под забором со своей стороны, а Евгения с нашей стороны притворно чихает в огороде. Значит, свидание назначают. Они еще с прошлого года «тили-тили-тесто, жених и невеста». Вместе «гуляют», как в деревне говорят, и думают, что никому об этом не известно. А гуляют они к пруду, что тоже давно выяснено. Но не откладывать же из-за них испытание огнемета? Никто не виноват, что они устроили свидание на испытательном полигоне. Так все удачно пол-учи-и-и-илось! – пропела Юлька и потянулась кошечкой от удовольствия. Потом повела плечиком и задумчиво добавила: – А за трясогузку этот Антон мне еще ответит! Надо же! «Трясогузка на хвосте принесла»! И что обидно: ведь Евгения-то почти убедилась в том, что есть на свете огнедышащие жабы. А этот вылез. Трясогузка! Ну, я ему устрою, женишку престарелому!

В те времена Юра еще не ведал, что любые Юлькины угрозы следует воспринимать всерьез и решать для себя, ждать ли их осуществления или же пытаться по мере сил препятствовать Юлькиным коварным замыслам, если замыслы эти представлялись чрезмерными по жестокости. С годами Юра понял, что слово изреченное для Юльки не самоценно, как, скажем, для поэта. Не самоценно, а требует вполне приземленного материального воплощения. Проще говоря, «сказано – сделано» было Юлькиным кредо. Но Юра-то в те времена этого не знал, а потому пропустил мимо ушей Юлькину угрозу в адрес не в меру догадливого соседа Антона Борисовича и предался каникулярным радостям.

А каникулярные радости всем известны: и лесная земляника на солнечном пригорке, и крепенькие ранние подосиновики, и волейбол на вытоптанном пятачке посреди поселка, и бадминтон, которому его обучала Юлька, и велосипедные поездки на купанье по длинным-длинным и извилистым песчаным тропинкам. Собственно говоря, почти все это Юра мог бы получить и не уезжая из Генералова, но…