Реже в моем доме появлялась бабушка Саша. Маленькая, сухая и подвижная, она всегда привозила из Лобановского поселка веселье, суету и запах самогона. Мамина мама знала много народных песен, частушек, и в песне ее морщинистое загорелое лицо разглаживалось умной русской красотой. В детстве я больше реагировал на ее грубоватую простоту в словах, чем на внутреннюю мягкость, жившую в поступках. И часто сторонился ее простодушных ласк, обижая своей закрытостью. Мы часто отдаем предпочтение внешней приукрашенности, обманываясь ее навязчивой доступностью. А внутреннюю красоту, прикрытую скромностью, видим реже. Наверное, это труд во встречном движении – видеть главное. Уже много позже мать рассказывала мне, что бабушка Саша была ведуньей – белой ведьмой. Она умела заговаривать куриц, лошадей, свиней и даже деревья, чтобы они плодоносили и не болели. Если ведунья хотя бы раз наговаривала что-то плохое на людей или животных, она навсегда лишалась этого дара, а наказанием была слепота или неизлечимая болезнь. Бабушкин колючий взгляд всегда выхватывал самое главное в человеке, и трудно было спрятать от этого взгляда любые намерения. Она всегда и всем говорила правду, и это многим не нравилось. А я, маленький, лежа в кроватке, вглядывался в ее впалый беззубый рот и радовался – радовался, что вот укусить-то она меня и не сможет – нечем! Лежал и без причины хохотал над тем, чего взрослые понять не в состоянии. Вот так.

Детская наивность и трогательность.

Что может поведать нам, взрослым, семи-восьми-девятимесячный ребенок, лежащий перед нами в кроватке?

Что он думает, что хочет, куда устремлены его желания, чего он боится, что видит, что слышит, что любит и во что верит? Задумываемся мы над тем, что ничего не ускользает от его доверчивого любопытного взгляда.

Что любая мелочь, поступок – слово, крик, взгляд, угрожающий взмах руки – вкладывают в него частичку будущего взрослого человека.

Что красота, живущая рядом – от которой мы закрываемся шторами, дверьми, засовами, черствостью и невнимательностью – нужна ему как воздух, как вода.

Что любовь, которую мы не додаем ему, не взрастет за отсутствием ответными ростками. А человек без любви гибнет. Умирает и для себя, и для всех. Без любви все гибнет. Даже улитки в аквариуме.

Что добро, подаренное безвозмездно, это добро приобретенное.

Как вложить это в маленького человечка? Чем? Какими словами, поступками, чувствами?

А это очень важно, жизненно важно. Потому что ваш ребенок – это наш общий завтрашний день.

Мне было не более двух лет. Я ходил в ясли. Вернее, меня водили в ясли. Возили на саночках по утреннему скрипучему снегу. Мерзли щеки, и ресницы смерзались друг с другом при моргании. Приятно было, когда, оттаивая от теплого дыхания, они неожиданно расклеивались и мир, заснеженный, белый и важный, вдруг появлялся из темноты. И так до самого детского сада – темнота-свет, темнота-свет – игра такая детская.

В детском саду, где находилась и моя группа ясельного возраста, мне больше всего нравилась манная каша с маслом. Ее подавали в маленьких фарфоровых блюдечках. Каждый раз цвет и рисунок блюдечка был разный. То синий, то желтый, то зеленый. Было почему-то очень важно, какой цвет выпадет сегодняшним утром. Из общей мисочки кашу посыпали рассыпчатым белым сахаром, который дома почему-то всегда был бурым. Каша была почти белой, и сахар почти белым, а растаявшее масло посередине – желтым, как солнышко, и это очень радовало.

После завтрака добрая няня водила с нами хоровод под песни, которые сама же и напевала. Важно было стать рядом с другом или подружкой, чтобы подержаться с ними подольше за руки, а может, и попеть, глядя в глаза. От этого настроение всегда улучшалось. После каши и хоровода друзья еще больше становились друзьями.