На Вербовой, в доме напротив нашего, жила русская семья Игнатовых. Мужа звали Николай, а жену его… Степаниха. Отчего за ней закрепилось это прозвище, никто уже не помнил, но так её называли. Это была очень колоритная дама – крупная, кровь с молоком, сильная, не знавшая ни хвори, ни усталости, несущая на своих плечах дом, сад, огород, курятник, троих детей и мужа. И кроме всего этого Степаниха успевала собрать не только свежий салат со своих грядок и яйца от несушек, но и все свежие новости с ближних улиц… и не только с ближних. Она умудрялась всё про всех знать, всегда быть в курсе последних событий. Если появлялись какие-то слухи, туманные сведения, у нас говорили: “Надо Степаниху спросить, она будет знать”. К Степанихе шли за новостями, как в газетный киоск за свежими газетами.

Ещё одна богатая еврейская семья жила неподалёку от нас, на противоположной стороне Вербовой, ближе к центру. У них был сын, который учился в институте и две дочки – очень красивые юные девушки пятнадцати и шестнадцати лет – Циля и Рая.

Были ещё еврейские и белорусские семьи, жившие на нашей улице. Разумеется, все друг друга знали, дружили, хотя иногда и ссоры случались. Маму нашу очень любили и уважали, потому что она никогда не ругалась с соседями, просто не умела этого делать. С тётей Сарой они вообще жили душа в душу. Часто, сидя на кухне за каким-нибудь рукоделием, они тихо напевали песенку на идиш:

Их гей аруйс афун ганекл
Ди штетеле бакинен
Эс ким цуфлиен аклейне
Флигеле унд бринг цутрогун
А клейне бривеле
Их лейен ибер диэрсте сиреле
Дер гелибтер ист фердобрен
Их лейн ибер дицвайте сиреле
Дер гелибтер ист гешторбен

IX. Мама

Так проходило наше детство. Наша семья, наверно, заслужила бы звание образцовой, отношения её членов друг к другу могли бы служить примером для подражания, хотя когда эта семья только создавалась, я думаю, что ни мать, ни отец даже не подозревали об этом.

Мама вышла за папу не по любви. Однажды она рассказала мне, что в юности любила одного молодого человека. Он был парикмахером. Но что-то у них не сложилось. Не знаю, как случилось, что мама, любя другого человека, вышла за папу. Об этом она молчала. Так случилось, так угодно было Богу, который всегда знает, что делает, и решения Его всегда правильны, даже тогда, когда нам ввиду нашего неведения, невежества, слепоты, неспособности заглянуть в будущее, неумения ценить то, что мы имеем, Его решения кажутся неверными, несправедливыми. Но с течением времени рано или поздно мы понимаем, что Его решение, Его распоряжение нашей судьбой было единственно правильным из всех. Недаром говорят, что всё, что ни делается, всё к лучшему. И всё в нашей жизни предопределено.

Мама родилась на юге Украины в городе Николаеве, близ Одессы. Она была четвертым ребёнком в семье Исаака и Леи. Был ещё старший брат и самая младшая сестра – Гитл. Все они были ещё детьми, когда от голода и от необходимости есть хлеб, замешанный на том, что даже отдалённо не напоминало пшеничную муку, умерла мать – моя бабушка Лея. И все пятеро её детей, стоя возле испустившей дух матери, так жутко рыдали и кричали от боли и ужаса, что даже смерти стало страшно, и она отступила… и отлетевшая душа на мгновение вернулась в тело, которое покинула: мать открыла глаза… Неразгаданные тайны, непостижимые загадки Природы человечеству пока не дано познать.

Кроме голода, болезней, смерти матери, были ещё два пожара, когда их дом сгорал дотла со всем, что в нём было, включая документы. И таким образом, в свидетельстве о рождении маме записали приблизительный год рождения – 1905, без указания места и числа – прибавив к её настоящему возрасту год или два, для того, чтобы по закону девочка могла раньше поступить на работу. В школу девочки не ходили, только старшего сына отправили учиться. Маленькой Енте было лет пять-шесть, когда её отдали в работницы к одной модистке, которая делала дамские шляпки, и та, почувствовав в девочке тягу к знаниям, жалея её и любя, обучила русской грамоте, научила её писать и читать. Впоследствии мама прочитала всю русскую литературу, все книги, которые были в нашем доме, а самым её любимым писателем, которого она читала и перечитывала по много раз, был Шолом-Алейхем.