– Для меня это почти что подарок, – улыбнулся Эйнбоу. – Вы просто не представляете, – он уже вполне доверял Рою, – как мне нужно поговорить с этой девушкой. Я почему-то думаю, что поставить на ноги моего больного можно будет гораздо быстрее с её помощью…

– О деталях после, уважаемый док. Стоит ли вам с нею собеседовать, мы ещё решим. Но вот возможность увидеть её во всей красе, как говорится, я вам предоставлю послезавтра утром.

– И вы тоже полагаете, что она необыкновенная, даже притом, что она вызывающе красива? – наивно поинтересовался «док».

– Какой там…, – махнув рукой и засмеявшись ответил Рой. – В общем, так. Я приглашаю вас на наш маленький «спектакль», который состоится послезавтра в одиннадцать утра в моём кабинете. Я не буду вам ни о чём рассказывать заранее, после наедине потолкуем о вещах, представляющих взаимный интерес… Вот вы мне лучше расскажите подробнее, как там ваш и будущий наш, я надеюсь, клиент – не журчит не пукает? – простите наш грубоватый жаргон, конечно – или, всё-таки, есть надежда?

На сей раз доктор испытывал симпатию к Рою – даже к его развязно-вальяжной манере, он признавал в нём отчасти своего коллегу, им там в Департаменте тоже приходится иметь дело с отклонениями, но их работа грубее, жёстче, надсаднее, может быть, и уж во всяком случае она представляется им – наверняка – не менее безнадёжной при начале каждого нового дела. Он старался теперь подчеркнуть своё уважение к Рою, а в его лице и всему Департаменту полиции.

– У меня от вас нет секретов. Я сначала сказал уже, что изменений практически никаких, – Рой насторожился, – практически. Но в последние дни мне удалось добиться от пациента кое-чего – правда, я не знаю, можно ли это квалифицировать как успех и объявлять себя заранее победителем. Чёрт его знает. В нашем деле всё так зыбко. Но мне кажется, я на верном пути. Может быть, недели через три, если всё так пойдёт, мы и приведём его в чувство… Не знаю… А может быть, и нет. Слишком глубокий, мне кажется, провал…

– Ладно, док, – я вас не тороплю. Я верю в ваш профессионализм. И если сам Эйнбоу говорит, что кое-чего ему удалось добиться, значит это «кое-чего» стоит многого. Я уверен в вас, и даже жалею немного, что сразу не привлёк вас к этому делу…

– Вы мне льстите.

– Нет-нет. Я ещё раз прошу извинить меня за вынужденную резкость по отношению к вам – я был так взбудоражен тем, как это всё начиналось. И к тому же один человек – на которого я надеялся – можно сказать, чуть не испортил всё дело… А сейчас я просто огляделся и вижу, что вёл себя по-дурацки…

– Ну что вы, Рой, я нисколько не в обиде на вас. Я, можно сказать, с трепетом отношусь к людям вашей профессии и глубоко уважаю их.

Рой заулыбался.

– Ну вот, док, мы начинаем уже любезничать, а я этого в себе не терплю. Жду вас послезавтра у себя на работе в одиннадцать ноль-ноль. Лады?

– Лады.., – доктор улыбнулся было в ответ, но экран уже замельтешил, и на нём вновь показались фигуры ведущих местного телевидения. Доктор погасил экран и отправился на половину жены…

Следующий день Рой решил посвятить отдыху и некоторым домашним делам. Он до сих пор жил один и, в общем-то, не собирался пока делить свою судьбу с кем-нибудь из женщин. У него было прочное мировоззрение на сей счет. Ему было за тридцать, и он собирался ещё несколько лет «не торопиться», любя свою свободу и не терпя «вмешательства извне». Ему хватало тех развлечений, которые город, где в основном жили люди молодые и куда переселялись тоже нестарые, мог ему предоставить. У него видная осанка, решительное мужское лицо офицера полиции, выверенные жесты – выправка, словом. Его многие знали, и он немало уже сделал для города. Ему в заслугу ставили, что он смело и бескомпромиссно взялся – совместно с властями – за наведение порядка в строительстве жилых домов. А порядка в нём не было никакого. Растраты, махинации, сговоры цвели – на фоне острого спроса – цветами разнообразной красоты и пышности. Люди постоянно прибывали в федерат, в сам город, чтобы освоить их, и все искали «хорошей жизни» как можно более сразу. Нестабильность, чехарда в распределении средств, земли, самих домов и квартир, спекуляция и теневые сделки – всей этой анархии был положен конец. И первой скрипкой со стороны полиции здесь был Рой. Только на штрафах и конфискациях он «заработал» для города три миллиона (при бюджете в тридцать), которые тут же пошли на приобретение стройматериалов, которых не хватало катастрофически. Но главный эффект, которого Рой добился вместе с друзьями и единомышленникам из полиции, правительства и законодательной палаты заключался в том, что резко снизилось социальное напряжение, люди успокоились, получив гарантии и перспективу, чётко очерченную. Всего за два года он приобрёл определённое имя, пресса была к нему благожелательна и даже следила за его личной жизнью, глупо радуясь, видя Роя в компании с красивыми «претендентками» на его дом и судьбу. Волны симпатии льнули к Рою, и девушки на него заглядывались.