– Обломов знает, ЧТО в этой жизни не так, но он не может найти ответ на вопрос «КАК надо?».

– Обломова не удовлетворяет нацеленность жизни его современников только на накопление материальных благ; погоня за призрачным счастьем.

– Его не устраивает жизнь, в которой много мошенников и подлецов – «Нет ни одной руки, которая бы не дала упасть или позволила подняться»

– Он отвергает образование в том виде, в котором оно проводилось в его время, когда образованность стала самоцелью для того, чтобы можно было блеснуть умом в светском обществе.

– Обломов в моей интерпретации так и не поверил в светлое будущее человечества, в его высокое предназначение – «Пройдут столетия. Не канут в вечность рабские традиции и нравы. Останутся в крови и в голове! Вам не помогут ни мораль и ни уставы».

– Крепостническая, рабская кровь течёт в потомках Обломова.


Понять смысловые нюансы стихотворной драмы помогают иллюстрации художника Павла Клементьева.


Художник: Павел Клементьев

Вступление. ПРИСНИЛСЯ САМ СЕБЕ Я В ЭТОМ СТРАННОМ СНЕ

Комната Обломова. Илья Ильич лежит в постели в полудрёме.
Рядом с его кроватью сидит И.А.Гончаров.
ОБЛОМОВ
Иван! Ты почему нарёк меня
столь странным именем Илья?
ГОНЧАРОВ
Не вижу странности. Клянусь талмудом!
То имя русское. Под затаённым спудом.
ОБЛОМОВ
Я думаю, переборщил ты с именем чужим.
Зовут Илья… И, по отцу Ильич.
ГОНЧАРОВ
Что всем нам по душе, то мы зовём своим.
Вставай, пока не стукнул паралич!
ОБЛОМОВ
Ты по сюжету спародировал меня никчемным,
лежачим, апатичным, полуживым, забвенным.
ГОНЧАРОВ
Не только! Но и мягким, чутким и душевным.
(после небольшой паузы)
И, может быть, в какой-то степени протестным.
ОБЛОМОВ
Каким-то приземлённым, ленным и телесным.
Для окружающих меня людей – неинтересным.
ГОНЧАРОВ
Илья! Ты совокупный образ человека, а не человек.
Ты – имя! Невостребованный в социуме интеллект.
ОБЛОМОВ
Тогда я не Илья Ильич, скорей всего – Иван Иваныч!
Давай заглянем в твой роман шпалерный!
Я на странице первой – как Диван Диваныч.
Я врос в диван! Твой текст – недостоверный.
ГОНЧАРОВ
Ах, ты считаешь, что я лжец и выдумщик чрезмерный?
ОБЛОМОВ
Написано там у тебя, что на моём лице при пробуждении
гуляла мысль, сравнимая с какой-то «вольной птицей».
Влетела мысль не в голову, а села на лицо по заблуждению?
И, значит, мысль не в голове, а в небесах вершится?
Куда же упорхнула птица-мысль, коль безыдейность
накрыла тенью вдруг моё лицо в движенье дивном,
оставив «лени грацию»? Какая кучерявая елейность
в твоём повествовании, странном и декоративном!
Лежание в постели для тебя есть признак тунеядства.
Ввергаешь ты меня в игру тревог, болезни и в дремóту.
Халат персидский, что на мне, – ведь это азиатство.
А длинные чулки до срама? Нашёл для мужика заботу!
А как живописуешь ты мою обитель в том же стиле!
Ковры, диван и спальню, кабинет мой и картины…
Повсюду на полу и на шкафах, там столько пыли!
На потолках, в углах, на стенах сеть из паутины.
Ты предлагаешь мне на зеркале писать заметки пальцем.
А на столе копить газеты, ложки, крошки, чашки.
Создáл бы лучше из меня пещерного неандертальца!
На шкурах я бы возлежал и скрёб ногтями ляжки…
ГОНЧАРОВ
Ты от него недалеко ушел… и жизнь остановил.
Ты даже в чём-то до него не дотянулся.
Неандерталец был трудолюбивым и себя кормил.
А на его бы месте ты давно загнулся.
ОБЛОМОВ
Какого ж чёрта ты меня на эту жизнь обрёк?
ГОНЧАРОВ
Я полагал, что жизнь пойдёт тѐбе же в прок.
И разум твой в конце концов преодолеет тиранию лени.
ОБЛОМОВ
Я не уверен, что господь меня бы сотворил для тлени!
А ты, создатель мой, лишил меня благих стремлений!
Бог дал бы мне, как человеку, полную свободу.