Вмержов полез к Катеньке через стол, попытался её обнять. Она вырвалась. Закричала:
– Да что вы знаете о жизни? Живёте себе по наезженной, хоть бы что изменилось, – она с презрением обвела глазами летнюю площадку с её редкими посетителями. – У вас даже вон свитер тот же, что десять лет назад! Вы его хоть стирали раз?
– Стирал…
– Стирали! Обложились своими книгами и думаете, что всё знаете, – размазывала тушь по лицу Катенька. – Наверное, и похоронят вас в этом свитере.
Вмержов молчал. Катенька свирепела от этого.
– Ну, что молчите? Спросите меня, чего это я, Катенька Глушкова, красавица, гордость потока, клянчу у вас деньги. Чего это у меня лицо измятое, как портянка. Любопытно небось? Спросите, чем я там в столице занимаюсь. Чай, не докторскую диссертацию пишу.
– Не докторскую… – наконец отозвался Вмержов.
– Давайте выпьем водки? – предложила Катенька, вдруг успокаиваясь. – И ну её в жопу, вашу философию.
Опорожнив графин водки, они отправились гулять. Без мудрых сентенций, к которым Вмержов привык за двадцать пять лет практики, разговор всё никак уже не клеился. Подвыпившему Вмержову особенно хотелось блеснуть академическими знаниями, но Катенька ловко пресекала любые попытки поумничать.
Вдруг на вершине замершей карусели объявился человек и стал громко угрожать самоубийством. Люди достали телефоны. Катенька испуганно глядела вверх. Она была прекрасна. Вмержов залюбовался.
«Вот сейчас самое время проявить отвагу, – подумал Вмержов, облизывая губы, – освободиться через героическое действие».
Примерещилось на миг, как он с проворством обезьяны вскарабкивается на карусель и тянет одуревшего юношу в вагонетку.
Подъехала полиция, спасатели с подъёмным краном и за несколько минут сняли суицидника. Катенька плакала.
– Поедемте со мной? – попросила она. – Говорите хоть о философии, хоть о чём угодно, только не оставляйте меня одну.
Вмержов отошёл от восхищённого оцепенения. День по-летнему пахнул душной предвечерней затхлостью и тугим нудным комком навалился на сердце.
Набрали разливного пива и сняли Катеньке квартиру. И там Вмержов, уже не останавливаясь, почти до самого утра нёс какой-то вздор – о «Матрице» и симулякрах, о вечном мифе воскресающего бога, об истинном значении фразы «красота спасёт мир». Потому что так привык и ничего другого не умел. Катенька спала в кресле и, по мнению Вмержова, походила на Пенелопу, что преданно и смиренно ждёт своего Улисса.
Наутро был День учителя. Он посадил её на поезд, а сам отправился принимать неискренние поздравления от глупых студентов.
Жизнь всё длилась, натянутая над бездной. И, глядя на свою обрюзгшую фигуру, отражавшуюся в магазинной витрине, Вмержов вдруг с кристальной ясностью понял, что это – отнюдь не канат между животным и сверхчеловеком. Скорее жизнь походила на ржавый закопчённый состав, наподобие того, в котором ехала сейчас Катенька, – состав, ползущий от дурацких надежд и идеалов юности к вечному могильному мраку. Нечем было гордиться и нечего, в сущности, было терять, и страх не окрылял.
«Почему я на неё не залез?» – тоскливо подумал Вмержов.
Дверь
Снег как начал валить с утра, так и не прекращался весь день. Город встал в большую пробку. К вечеру поднялся ветер. Курьеры «Яндекс. Еды» отказывались выходить на смену. Люди ютились по ближайшим барам и обсуждали коронавирус. В барах на полу была сплошная жижа.
Денис Лумпов, вместо того, чтобы задуматься, отчего он во сне храпит, задыхается, пердит, икает и беспрерывно ёрзает, почему его в двадцать с неполным восемь настигли кризис среднего возраста и нищета, как водится, с восьми вечера уже тоже был в кабаке за углом. Он вторую неделю пил пиво в долг, но сегодня наконец-то появился настоящий повод набраться: Лумпов взял в рассрочку на два года робот-пылесос. Дело в том, что терпеть дальше не было мочи даже Лумпову: его квартира заросла пылью, из-под кровати струился сущий кошмар. Утром он просыпался в промёрзшей комнате и сразу же бежал проветривать, поскольку воздух был отравлен тлетворными миазмами. Лумпову казалось, что робот-пылесос с функцией влажной уборки каким-то образом возьмёт на себя часть его проблем.