Вслушиваясь в ожесточенную и незатихающую канонаду, Орловцев понимал, что соседние 25-я и 40-я дивизии тоже ведут тяжелый бой.

Сражение разгоралось. Орловцев хоть и метался между штабом дивизии и полками, но представить всю картину боевых действий, в которые уже втянулся весь 3-й корпус генерала Епанчина, не мог. Трудно уследить за быстро меняющейся обстановкой даже по фронту трёх полков. В штабе дивизии понимали, что этот встречный бой развивается иначе и имеет совершенно другие законы, чем предыдущий, и, значит, требует специальной организации боевых действий. В этот раз немецкая артиллерия не могла так метко стрелять по русским ротам и батареям, как под Сталлупененом, где они вели точный огонь по заранее рассчитанным и нанесенным на планшеты корректировщиков стрельбы площадям.

Поначалу немецкие части накатывались цепь за цепью, но плотный огонь русских сбивал их, едва пехотинцы поднимались для перебежек. Орловцев наблюдал, как отменно стреляла пулеметная команда штабс-капитана Страшевича, не дававшая немцам продвигаться и вести ответный интенсивный огонь.

К девяти часам утра в штабе дивизии заметили, что острие атак немецких частей направлено на Варшлеген. Генерал Адариди приказал немедленно перенести на это направление огонь первого артдивизиона. С наблюдательного пункта Орловцев видел, как снаряды русских батарей рвутся в центре войск противника, но, тем не менее, немцы упорно продвигались вперед, пытаясь использовать все возможные укрытия. Они накапливались в ложбине, по дну которой тек через селение Швигсельн ручей, укрывались в канавах вдоль дороги на Соденен, скрывались за деревьями старого кладбища и за каменной кладбищенской оградой. И короткими перебежками продвигались вперед. Кладбище было расположено между поселками Швигсельн и Варшлеген. Вскоре там собралось более двух батальонов немецкой пехоты. Именно туда и был перенесен огонь русских батарей. Деревья и ограда не могли надежно укрыть солдат от плотного огня, и это место быстро превратилось в западню, в которой гибли подходившие немецкие роты. Вскоре все могилы и дорожки оказались заваленными ранеными и трупами солдат 5-го гренадерского полка.

Орловцев совершенно утратил ощущение времени. В бою оно то бешено неслось, то вдруг на полном скаку останавливалось и тягуче, мучительно медленно ползло. Он в напряженном темпе работал при штабе дивизии, рассылал своих нарочных по полкам и дивизионам с распоряжениями начальника штаба, да и сам неустанно мотался между штабом и полками.

Бой складывался тяжело. В штаб поступали сведения о потерях, о гибели и ранениях многих офицеров. Среди них были и близкие знакомцы Орловцева. При очередном посещении Орловцевым Уфимского полка поручик Лебедев, болезненно морщась от царапины – пуля обожгла предплечье, рассказал ему, что в начале боя тяжело ранили в колено командира батальона Уфимского полка подполковника Симоненко. И едва он отдал письменное приказание принять командование своему заместителю – капитану Трипецкому, как снаряд попал ему прямо в грудь. А следом в атаке убили командира роты капитана Епикацеро, большой осколок вонзился ему между глаз. Мгновенная смерть! На своем наблюдательном пункте погиб командир батареи подполковник Шилов. Много молодых офицеров полегло в передовых ротах. Да и из команды рассыльных Орловцева двух солдат ранило и одного убило.

Гибель своего рассыльного, ловкого, решительного казака, потрясла Орловцева. Ситуация не предвещала трагического исхода: сперва зазевавшийся немецкий конник выскочил из-за холма на открытое место под прямой ружейный огонь русской роты. Стрелки тщательно выцеливали немца, стреляли не залпами, а по очереди на спор, со смешками, кто первый сшибёт немца с лошади. Конник не продержался и двух минут, казацкая пуля ударила немца в грудь, выбив его из седла на землю. Лошадь, освободившись от наездника, заметалась по полю, кидаясь то в сторону русских, то немецких позиций. С обеих сторон разгоряченные стрелки открыли огонь по лихорадочно мечущемуся животному.