– Братцы, помогите! Сюда, сюда! – Орловцев поскакал на голос и вскоре наткнулся на солдатиков, которые вытаскивали орудия на дорогу. Оказалось, что кричал офицер приданной полку 1-й артиллерийской батареи, прося помощи, чтобы вытащить три орудия, застрявшие здесь во время боя. Вся орудийная прислуга, наводчики и лошади убиты или ранены. Артиллерист переживал, как бы орудия не достались немцам. А где свои, где немцы, разве ночью разберёшь? Усталые солдаты вытащили на дорогу и катили на руках три орудия с зарядными ящиками километра два, пока не сдали их артиллерийскому офицеру, спешившему за ними с запасными лошадьми и ездовыми.

По дороге Орловцев нагнал ротного Уфимского полка капитана Успенского и раненого командира батальона подполковника Красикова. Раненого, но оставшегося при своем батальоне. Подполковника бережно усадили на повозку, так и довезли до санитаров. Проблуждав в ночи, под утро Орловцев вернулся в тот же самый сарай, никаких сил искать другой, более удобный ночлег у него не осталось. Тяжело улёгся на соломе и на этот раз мгновенно и мертвецки крепко заснул.

Очнулся ото сна часов в восемь, когда из сарая начали выносить раненых, и кто-то из санитаров наступил ему на ногу. Тело страшно затекло, но он быстро размялся, сел на лошадь и поскакал к штабу полка. По дороге встретил командира уфимцев – полковника Отрыганьева, который с двумя своими офицерами – начальником хозяйственной части подполковником Войцеховским и полковым адъютантом штабс-капитаном Цихоцким – объезжал уже поднявшиеся роты. Полковник расспрашивал командиров рот о подробностях боя на разных участках, о потерях убитыми и ранеными. Орловцев присоединился к офицерам, сопровождавшим полковника, и они направились в расположение 4-го батальона. Оказалось, что раненый подполковник Красиков отказался ехать в лазарет и всё ещё остаётся в батальоне со своими солдатами. Он доложил Отрыганьеву об отражении решительной атаки немцев в конце боя и о вывозе трёх орудий, оставленных батареей. Ранение Красикова оказалось серьёзнее, чем предполагалось, но только по настоянию командира полка он сдал командование батальоном и отправился в полевой госпиталь. Командир полка искренне благодарил и хвалил солдат за решительные действия в бою. Орловцев видел, как приятна эта похвала от бывалого полковника, как сияли лица и молодых, и опытных солдат. Чуть позже в расположении 3-го батальона они выслушали доклад командира подполковника Симоненко. Здесь все офицеры остались в строю, но пятнадцать солдат погибли, да ещё несколько числились пропавшими – может, раненые или пока не найденные на поле боя, или, не дай Бог, плененные. Часа за два объехали все полковые роты. Потери полка оказались чувствительными, хотя и гораздо меньшими, чем в полку оренбуржцев. Из офицеров, как и предсказывал незабвенный Михаил Попов, был убит он сам, да пятеро ранено, среди них и капитан Барыборов, раненный как раз в живот. Кассандра в своих трагических предсказаниях не ошибается.

В 13-й роте рассказали, как геройски погиб штабс-капитан Попов при взятии ротой высоты. Рота шла в атаку, и внезапно случилась заминка из-за раненного на вершине холма командира роты капитана Барыборова. Вместе с ним ранило ещё нескольких солдат. Рота залегла на самом гребне холма и почти прекратила огонь. Бойцы лежали перед противником как на блюдечке – лёгкая добыча для немецких стрелков. В этот момент на холм вбежал Попов, встал в полный рост перед залегшими солдатами, выхватил винтовку у одного из них, крикнул:

– Братцы, чего испугались? Немца? Да он сам вас боится! Стреляйте, не прячьтесь! Смелее! Смотрите, как надо его бить! – И начал стрелять по немцам, бесстрашно стоя под перекрестным огнём. Вслед за ним солдаты дружно открыли огонь по врагу. В этот момент несколько пуль ударили в штабс-капитана, и он, не выпуская винтовки из рук, упал в траву.