Та схватилась руками за свои бёдра и, как резаная, закричала не своим голосом:

Караул! Насилуют!

Кому ты нужна, чумичка! Отпусти трусы, говорю, – рычал он, вцепившись в резинку на её бёдрах, под платьем, мёртвой хваткой, – глянь, что народ делает! Что ж он – дурней тебя, дуры!

Голицын, стоя рядом с Мессиром, в тени могучего тополя, загораживающего собой свет столбового фонаря, давно хотел нарушить коту его пламенную речь о принцессе, и надрать ему уши так, чтобы ему больше неповадно было вести похабные речи о том! Он весь сгорал от этого желания! Но, почему-то, сделать ничего не мог.

И не известно, чем бы всё это кончилось, если бы не Мессир. Он выступил впёрёд, и зычным протяжным командирским голосом сказал:

Станичники-и!! – и поднял правую руку, с перстнем, на безымянном пальце.

И вся свадьба, разом смолкла и посмотрела на него. А он продолжил, громогласным голосом, сняв с глаз своих зеркальные очки:

У вас же столовая горит, гляньте!!

И вся свадьба, опять же, разом, оглянулась, и ахнула! Поднялся дикий шум и страшная паника! Какой-то женский голос истошно прокричал: «Там же все наши собранные деньги!» Поднялась ещё большая паника! Кто-то уже схватил вёдра и бегал к Дону за водой и поливал столовую. Кто-то сорвал с пожарного щита багор и начал крушить столовую! Но больше всех орал и метался кот, которому, как нельзя – не к стати мешала та куча разноцветного, разнокалиберного и разно фасонного женского белья, насильно напяленного на него, как попало, и которое опоясало его с ног до головы, как кольца африканского удава.

И, только, Голицын, стоящий за спиной Мессира, был спокоен, и не понимал, что происходит. Потому, что он отлично видел своими глазами, реально – никакая столовая не горит, и люди бесятся зря, поливая столовую водой и круша её на части.

А Мессир, улучшив момент, схватил кота за шиворот и оранул ему в ухо: «Марш на корабль»! – Да так пхнул его рукой, по направлению причала, что тот улетел туда, как ядро из пушки, постепенно уменьшаясь в размере, и опять же, не успев даже мяукнуть. После чего, Мессир вернул очки на место, повернулся к Голицыну, и спокойно сказал:

Пойдёмте, нам пора.

Капитан выставил свою трость в направлении Дона, и мерным шагом они пошли к старенькому причалу неизвестной им Базы отдыха.

Мимо них шныряли участники свадьбы, гремя вёдрами, тазами и корытами, которые забегали по колено в реку, черпали оттуда спасительную влагу, и амором бежали обратно, к злосчастной столовой.

И когда стальной наконечник капитанского зонта-трости, и каблуки его белых парусиновых туфель – застучали по железному покрытию причала, а в лицо пахнуло свежестью донского воздуха, и в конце причала возникла иллюминация их яхты, как

Новогодняя ёлка, посреди лета, только тогда, капитан повернулся в пол оборота в сторону берега, и точным посылом своего голоса, сказал: «Отставить пожар».

Но оставшимся на берегу – не сразу дошла его команда. Они ещё некоторое время бегали и суетились вокруг полуразрушенной ими столовой, с вёдрами, баграми и топорами, пока их не остановила, протрезвевшая раньше всех, кума, сказавшая: «А пожар-то кончился». И все вдруг увидели, что никакого пожара нет. А только лежат мокрые развалины столовой, а среди них стоят целёхонькие столы с выпивкой и закуской. А за главным столом – сидят, пригнувшись, перепуганные насмерть – жених и невеста, обхватившая сумку с собранными «на дары» деньгами.

И всем сразу стало весело. И сразу забыли они про кота, про доктора и про того бородатого казака, что всё с ними ходит. И только разгорячённым телам, некоторых свадебных женщин, оставшимся без нижнего белья, нет-нет, да и напоминал о странном ночном порыве, невзначай подлетевший свежий ветерок, от тихого Дона.