– Оно, конечно, можно, – ответил Иван Григорьевич, – тем более свинья – дело тонкое. Не доглядишь, враз подохнуть может.

После этого разговора кумовья разом развернулись и направились навстречу аппетитным запахам. Народу в шинке было немного, и им тотчас подали холодного домашнего квасу, какой умеют готовить только в южных губерниях. Не торопясь, они молча осушили по половине бокала, и, когда сделали паузу для протирки усов, Иван Петрович отрешённо, бесцветным голосом спросил:

– Уважаемый Григорьевич, не заказать ли нам немного смальцу с гренками да по дюжине вареников и не сдобрить ли все это чаркой-другой знатной горилки, которая здесь дюже помогает пищеварению?

– От чего же и не заказать, – встрепенулся кум. – Тем более что моя Оксана в вечеру отъехала проведать матушку и вернётся поздно.

На том и порешили.

Поначалу с азартом взявшись за еду, ко второй фляжке кумовья несколько осоловели и, отвалившись на спинки стульев, высвободили свои пузыристые животы над поверхностью стола. Иван Григорьевич от сытости и истомы затих, вспоминая прошедший день, полугодовой баланс вперемежку с озорным образом молоденькой бухгалтерши Маруси. А Иван Петрович, наоборот, расхорохорился и стал после очередной чарки все громче мурлыкать: «Ты ж мене пидманула, ты ж мене пидвела».

При этом он увлёкся интересным делом – прихлопыванием мух, садящихся иногда на остатки пищи, и радовался тому, что у него все так ловко получается. «Ты ж мене пидманула, – бац, и нет мухи, – ты ж мене пидвела», – бац, и нет другой. А уж когда пяток мух недвижимо лежал на столе кверху лапами, Петрович вошёл в раж, почувствовав себя запорожским казаком, лихо разящим шашкой басурманов. «Гей вы, хлопцы удалые», – затянул он громогласно и приготовился к новой атаке. Но её прервал Иван Григорьевич, который непрерывно вздрагивал после каждого удара по столу.

– Зачем же вы, уважаемый Иван Петрович, так нещадно измываетесь над живыми существами?

– Что вы имеете в виду, уважаемый кум? Неужто мух пожалели? Ну так ведь они на кушанье наше садятся, а до этого, может, по куче навозной ползали, – отпарировал Иван Петрович.

– Что ж с того, что садятся? Вы-то уж поели от пуза до икоты, дайте и другим хоть немного от щедрот своих. А если бы, к примеру, вы сами были мухой и вас из-за крохи еды прихлопнули? Каково бы вам было? – спросил Иван Григорьевич.

– Эка, кум, вы куда хватили! С мухами меня равнять начали! – возмутился Петрович.

– Да ничего вы, кум, не поняли! Не зря ведь Господь Бог создал все живое на земле. Кого мухой, кого бабой, а кого, как нас с вами – фигурами высшего достоинства – мужиками. Уничтожишь животину какую, тем более ради забавы, без особой нужды, равновесие и нарушится. А далее и всем несладко придётся, – пояснил Иван Григорьевич.

– Да, не ожидал я от вас, Григорьевич, такой отповеди, – возмутился Петрович. – Вроде с виду мужик вы справный, а голова, оказывается, мякиной набита. Как вы ещё бухгалтером работаете? То-то, я смотрю, зарплату иногда меньше получаю.

– Вы на меня, кум, напраслину не гоните. Я завсегда за каждую копейку отчитаюсь, а вот вы, видать, лишнего хватили, такого наплели – ночь спать не будешь, – ответил Иван Григорьевич. А чтоб вы поняли, кум, о чем речь, я Вам напоследок байку поведаю. Несколько лет назад жил в соседнем с нами хуторе один справный мужичок вместе с жинкою и дочкой-красавицей. Вот копался он как-то в огороде – грядки под рассаду налаживал. Вдруг из-под земли два ужонка, только что народившихся, один за другим выползли. Мужик-то и внимания не обратил, не ядовитые ведь. А баба евойная как заблажит! Кричит мужу: «Убей быстрей эту пакость!» Мужик образумливать её стал, мол, уползут в лес – и шут с ними. Да только баба разошлась не на шутку: не убьёшь, говорит, ты мне не муж, я тебе не жена.